Летние сумерки (сборник)
Шрифт:
Дома Борис имел четыре стола: на одном писал курсовые, на другом собирал радиоприемники, на третьем занимался фотографией, на четвертом «для самосовершенствования» пробовал силы в живописи и постоянно что-нибудь мастерил — он был жаден до всякой работы и просто не мог сидеть без дела. И без музыки — для настроя прослушивал пластинки, джазовую классику, и время от времени хватался за трубу и проигрывал отдельные темы, несмотря на протесты родственников и соседей. Он как-то болезненно чувствовал быстротечность времени и потому хотел приложить руки ко всему, что охватывал его взгляд. Понятие усталость (тем
— Я отдыхаю, когда играю джаз, — говорил он. — А вообще-то мне некогда отдыхать, у меня масса проблем. Кто много работает, у того их всегда полно.
— Могущественный парень, фонтанирует, как гейзер, — усмехались приятели.
Среди сокурсников Борис слыл парнем с немалым творческим потенциалом, который слишком часто меняет увлечения — никак не может разобраться в своих многочисленных способностях. Как только стихал ветер удачи — начатое дело заходило в тупик, Борис сразу его откладывал и принимался за что-нибудь другое.
Следует признать, в некоторых областях он достигал некоторого мастерства (например, в джазе), но продвигаться дальше ему мешало не столько отсутствие ветра удачи, сколько отсутствие терпения и усидчивости.
К тому же, давно подмечено, что ветер удачи сопровождает настойчивых, упорных гораздо чаще, чем всяких других. И яснее ясного: главное в деле — довести его до конца, а профессионализм вообще требует полной отдачи. И следует добавить, что во сне Борис прекрасно видел конечный результат своей неуемной деятельности — во всех областях добивался нешуточного успеха, а как музыкант и вовсе купался в славе. И, конечно, в сновидениях ветер удачи был особенно сильным — Борис жил в просторной квартире, имел машину и была у него любимая девушка, самая красивая из всех ходивших по земле.
А наяву сокурсницы сторонились Бориса — считали его взбалмошным парнем, ненадежным, легковесным поклонником, который увивается вокруг многих студенток, но никак не выберет одну единственную, и похоже, вообще не способен влюбиться; наяву он не имел не только машины, но и велосипеда, и обитал в подвале с престарелыми родителями и младшей сестрой (через подвал проходили трубы, с которых капало и сыпалась побелка; среди кроватей на веревках висело сохнущее белье).
Правда, Борису принадлежала знаменитая на всю улицу мастерская — старый заброшенный сарай, в котором находился верстак с набором слесарного инструмента. В течение двух лет Борис таскал в сарай арматуру, доски, всевозможные заводские отходы, и все это собирал неспроста — планировал строительство катамарана по собственному проекту. В какой-то момент даже начал его строить — ухлопал несколько месяцев на каркас необычной посудины и во сне уже бороздил подмосковные акватории, но наяву внезапно увлекся охотой: купил подержанное ружье, завел собаку сеттера и стал ездить в Мытищи натаскивать собаку и стрелять по тарелкам.
— Катамаран дострою позднее, — заявил приятелям, чтобы обезопасить себя от упреков в легкомыслии, и добавил с внезапным порывом: — Сейчас открываются неограниченные возможности для охоты. У меня появился один знакомый, лесник с Северной Двины, зовет на лето к себе. Там кабаны, медведи…
Но и на Двину не поехал — на то появились особые причины — подвернулась работа в опытном центре НИИ,
За время работы в НИИ Борис охладел и к охоте. Раза два съездил в Подмосковье, но вернулся с пустыми руками. «Зрение подводит», — объяснил приятелям, давая понять, что отказывается от охоты помимо свей воли. После чего продал собаку и ружье и… ударился в другую крайность — вступил в общество защиты животных.
Некоторые считали Бориса «генератором бесплодных идей», фантастическим суетником, в котором нет стержня, называли его увлечения вздорными бесполезными занятиями, а изучение языков — и вовсе «мертвым багажом», поскольку в стране запрещено общаться с иностранцами; «лучше б плотней занялся специальностью, а то на курсе плетется в хвосте», — говорили такие благоразумники, но они же отмечали напористость, активность Бориса, его перегруженное время, огромные энергетические затраты, и удивлялись, как такое напряжение выдерживает его организм.
Между тем, несмотря ни на что, Бориса можно назвать счастливым, ведь он жил так, как хотел жить, в то время как многие его знакомые жили как должны были жить, и ради практических интересов подстраивались под обстоятельства, прикидывали выигрышные варианты.
На третьем курсе Борис сделал важный шаг — женился. Со своей благоверной он познакомился на стадионе во время студенческих соревнований, где Борис показал в беге неплохой (для любителя) результат, и она с трибуны была свидетельницей его триумфа; после забега подошла и с восторгом поздравила…
Он пригласил ее в джазовое кафе; на свидание, естественно, прихватил трубу, и когда сыграл несколько мелодий, она пришла в еще больший восторг, чем на трибуне во время соревнований, даже чмокнула его в щеку и шутливо бросила:
— Вы самый замечательный человек на свете.
— Я тоже так думаю, — буркнул Борис. — Но все это ветер удачи… А вообще многие считают меня чудаком…
— Все мы немного чудаки, — хмыкнула девушка. — Зато у вас прекрасная душа. Так играть может только человек с замечательной душой.
Девушку звали Тамарой, она училась в медицинском институте и одновременно заканчивала курсы французского языка; она была хороша собой, держалась свободно и умела нравиться, но что особенно привлекло Бориса — любила и знала джаз. Своей открытостью, горячей энергией и многочисленными планами Борис сразу вскружил ей голову.
— Я готова бросить все: учебу, поклонников и пойти к вам домработницей, — уже не совсем шутливо сказала она на второй день знакомства, а на третий, после незначительной размолвки, уже без всяких шуток, сбросив туфли, бежала за ним босиком по тротуару.
Год молодожены прожили у родителей Тамары, а после рождения сына, как остро нуждающиеся, получили освободившуюся малогабаритную квартиру. Чтобы сэкономить деньги, Борис решил отремонтировать квартиру самостоятельно и взялся за дело с особым рвением. Насвистывая джаз, прослушивая пластинки, наклеил новые обои; затем снял линолеум и у рабочих с соседней стройки за бутылки «коленчатого вала» (дешевой водки) приобрел паркет, но когда начал его стелить, все пошло наперекосяк: в середине комнаты «елка» выглядела более-менее прилично, но к стенам чрезмерно разъезжалась.