Летние сумерки (сборник)
Шрифт:
— А вы, Катя, как я понял, здесь учительствуете? Не возьмете к себе еще одного, довольно способного ученика, а то у меня математика того, хромает? Я машинист дрезины и мне, понимаете, без математики никак нельзя.
— Возьму с удовольствием, — улыбнулась Катя. — Только вы не уместитесь за партой.
— Я буду сидеть на полу, а ребятам скажем, что я второгодник.
— Хорошо, — кивнула Катя.
— А я слышал, Катя, в какой-то стране есть клубы, где людей подбирают друг другу по наклонностям. Ну, к примеру, я хочу подучить математику, но умею играть на гитаре, а кто-то знает математику, но хочет выучиться игре на гитаре. Понимаете, такое сотрудничество дает отличные результаты.
— Наверное, —
— Да нет, — засмеялся Геннадий. — Я ее только осваиваю.
— Тогда научите меня водить дрезину.
— Это пожалуйста. А пока поучите меня танцевать, а то я и танцую неважно. — Он дружески обнял Катю, и они вышли на середину класса.
Расходились под утро, когда уже начало светать. Выйдя из школы, Геннадий взял Катю под руку, и они направились в сторону ее дома. Было тихо, в неподвижном морозном воздухе плавали снежинки, под ногами поскрипывала свежая пороша. Катя улыбалась, все еще ощущая приятное праздничное волнение; после танцев ей стало жарко, она расстегнула пальто и, запрокинув голову, глубоко вдыхала холодный воздух. Геннадий что-то рассказывал, но Катя с трудом вникала в его слова, только слышала его голос и радостно улыбалась — ей было необыкновенно хорошо оттого, что рядом с ней шел этот большой и веселый мужчина.
Они подошли к ее дому и некоторое время молча постояли у изгороди. Потом Геннадий сказал:
— До свиданья, Катя! Еще раз с Новым годом! — и, поцеловав ее в щеку, направился в сторону своего вагона.
Катя долго не могла уснуть — вспоминала каждую подробность вечера и торопила время, чтобы поскорее наступил новый день, когда сможет увидеть Геннадия.
Но на следующий день они не встретились, и еще несколько дней Геннадий не появлялся на станции.
Школьники заметили — с их «учителкой» что-то происходит: она рассеянно слушала, сбивчиво рассказывала, то и дело посматривала в окно на вагоны строителей, а заслышав рокот дрезины, выбегала на улицу. Катя видела — ребята обо всем догадываются: на переменах девчонки косились на нее, хитро улыбались, шушукались, а Попов прямо ей в лицо усмехался. Катя краснела, опускала голову и спешила скрыться за дверью учительской.
Они встретились случайно, когда Катя возвращалась из школы, а Геннадий сошел с пригородного. Как и в новогоднюю ночь, Геннадий весело поздоровался, сказал, что ездил в город за инструментом и шутливо спросил:
— Ну, когда мы займемся математикой?
Катя была не в силах что-либо ответить, только улыбнулась и пожала плечами. Геннадий понял ее состояние.
— Понимаете, Катя, — серьезно начал он, — нас ведь все время посылают то на одну стройку, то на другую, все время новые места, новые впечатления. Я непоседа… Года два назад попробовал осесть на одной станции, обзавестись семьей… Не по мне это… А на дрезине мы обязательно прокатимся, как только закончим ветку…
Горький комок подступил к горлу Кати, она повернулась и побежала домой.
Через месяц строители все чаще стали поговаривать о предстоящем отъезде; разбирали террасы, сжигали всякий хлам, и однажды утром Катя увидела, что вагоны с полотна исчезли. В тот день в классе было тихо, даже Коля Попов ничем не развлекал ребят и, как казалось Кате, смотрел на нее с жалостью. Впервые за всю зиму Кате стало тоскливо в Займищах, ее потянуло в город, к родным и подругам. Кто-то из учеников поднял руку, о чем-то спросил, но Катя ничего не слышала, смотрела на пустынную запасную колею, и ее глаза наполнялись слезами.
В конце февраля в воздухе почувствовалось приближение весны: в тени снег темнел и оседал, а на солнцепеке уже во всю плавились дырявые снежные корки. Иногда по вечерам налетала пурга и крутила снеговороты по закостенелому насту, но днем уже по стеклам
В марте с крыш закапало и в лужах появились льдинки, как битое стекло. Коля Попов притащил в школу маленького снеговика и предложил запихнуть его в школьный погреб.
— Простоит до следующей зимы или не простоит? — спросил он Катю.
Катя только улыбнулась.
А потом наступило лето и на Займище со всех сторон стал наседать лес, и снова станция превратилась в невидимку: поезд проносился, пассажиры ее и не замечали, разве только два-три окна, мелькнувшие в листве.
Такой вот я парень
Биография моя самая обычная. Мало того, что никак не могу найти себя — перебрал кучу профессий и ни в одной ничего толком не достиг, еще и с женщинами все получается шиворот-навыворот. Все оттого, что для меня главное — независимость. Я не выношу давления со стороны кого бы то ни было, и не могу делать то, к чему не лежит душа. К тому же, я долгое время хотел встретить красивую женщину, хотел собрать воедино лицо Элизабет Тейлор, грудь — Софи Лорен, а ноги — Брижжит Бордо, и добавить к этому характер моей матери. Понятно, такую женщину трудно найти, но я не терял надежду.
В прошлом году я чуть не женился на более-менее красивой, неглупой женщине — личности в полном смысле слова. Мы познакомились на выставке «Франция сегодня». Чего меня туда понесло, и сам не знаю. Вроде, решил взглянуть на западные автомашины, всякие бытовые штучки — пошел просто убить время, благо было воскресенье.
Выставка располагалась в Сокольниках, а там, как известно, полно торговых точек и столиков под тентами, можно перекусить, затянуться дымком сигареты — сиди себе, разглядывай отдыхающую публику или заведи беседу с какими-нибудь парнями, вроде тебя, или с пьяницей философом — с кем очутился за одним столом, — лучше с симпатичной одинокой посетительницей выставки. Там, в Сокольниках, всегда интересно, но французы сделали еще интересней: девицы с национальными флажками ходили меж столиков, бесплатно раздавали красочные каталоги и буклеты, а за небольшую плату предлагали хорошее французское пиво.
Там, за столиком я и разговорился с Татьяной — после осмотра выставки и ей, и мне хотелось поделиться впечатлениями. Потом мы прогулялись по улицам, в каком-то кафе распили бутылку вина, обменялись телефонами. Некоторое время встречались, она водила меня в свои компании (возможно, на смотрины), затем просто предложила перебраться к ней:
— Поиграем в семью, а там видно будет, — сказала.
Татьяна работала в проектном институте, имела хорошую квартиру, отлично выглядела; правда, на мой взгляд, носила чересчур замысловатые одежды (порой одевалась крикливо, даже как-то истерично). Ее окружали подруги и поклонники; она любила разнообразие, «увеселительные компании», как она выражалась, где находилась в центре внимания, болтала на любые темы, своим острым язычком над всеми подтрунивала — короче, у нее было все, ей не хватало только постоянного (ежедневного) восхищения и аплодисментов.
До меня у нее жил один воздыхатель, какой-то технарь; я раза два его видел — скучный тип с вытянутой мордой и ледяной улыбочкой, ходил крадучись, как леопард, в каждом моем слове видел подвох — я ему сразу не понравился (как и он мне). Этот умник то всем дурил голову техническими словечками, то изводил своими воспоминаниями — подростком он жил с родителями где-то за границей, и хвастался, как там, в колледже, был членом закрытого клуба, первым игроком в баскетбольной команде. Меня-то не интересовали его подвиги, но Татьяна от души смеялась, называла его «первым саморекламщиком», но втайне (я знаю это точно) считала, что мужчина и должен быть уверенным в себе, преуспевающим.