Лето бабочек

Эванс Хэрриет

Пожилую даму трясло от гнева, ее пучок скакал у нее на голове.

– Я вас знаю? – сказала она, пялясь на Себастьяна. – Думаю, я вас знаю.

– Эм… – Себастьян выглядел немного растерянным, потому что его семья знает абсолютно всех. – Нет, не думаю. Извините.

– Хм. – Она снова пристально посмотрела на него. – Хорошо, послушайте, кем бы вы там ни были, мне не нужно ваше мнение. Если вы сейчас же не уберетесь…

– Хорошо, хорошо, – сказал Себастьян, признавая поражение. – Пока, Нина. – Он помахал мне.

– Было…

было здорово тебя увидеть. Правда.

И он ушел.

– Извините еще раз, – сказала я мягко.

Я изобразила что-то вроде улыбки моей разъяренной соседке, которая, как я надеялась, оценила мое раскаяние и желание избавиться от Себастьяна. Я знала, что через минуту мне тоже надо выдвигаться в офис: будучи менеджером, я должна была заново активировать телефонные линии ровно в два часа. Но какая-то гордость удерживала меня тут, как будто я отстаивала свою территорию. Я начала беспорядочно писать в блокноте, притворяясь, что рада наконец вернуться к своей важной работе. Я написала:

Я не хочу возвращаться с обеда.

Меня не волнует, что Бекки расширяет кухню и что Сью устраивает пасхальную охоту за яйцами.

Я ненавижу делать чай по десять раз в день. Я ненавижу, когда ко мне обращаются «Эй, ты!».

Мне не нужно выпивать с Себастьяном. Мне нужно ходить на чудесные свидания с людьми, с которыми я познакомлюсь. В интернете или еще где-нибудь.

Я не хочу больше делать все это. Я не хочу больше так себя чувствовать.

Я писала так увлеченно, что не услышала, как пожилая дама подошла ко мне сзади, и когда она ткнула меня в руку своим карандашом, я буквально подпрыгнула, до ужаса испугавшись.

– Я думала, тебе есть еще что мне сказать, милочка, – сказала она.

Именно тогда я почувствовала, как изменилась атмосфера. Она смотрела на меня с каким-то восторженным страхом, почти в панике: я никогда раньше не видела такого выражения лица.

– Я же извинилась – мне правда жаль, если мы вас потревожили.

– Разве? Разве? – Она затрясла головой. – Да. Посмотри на себя.

Она почти целиком была одета в черное. Единственное цветное пятно были ее томатно-красные колготки. Присмотревшись, я увидела, что все ее лицо изрыто, прорезано старческими морщинами, а короткие волосы совсем седые. Глаза были абсолютно черными, а мешковатое платье скрепляла большая агатовая брошь. Камни лениво поблескивали в мутных сумерках библиотеки.

– Я больше ничего не могу сделать, разве что еще раз извиниться, – сказала я, глядя на нее с любопытством. – Он очень громко…

– Ты можешь перестать врать и сказать мне правду.

Я подумала, что она сумасшедшая. Слегка холодным

тоном я ответила:

– Знаете, читальный зал на нижнем этаже вам больше понравится, ну, на будущее, если вы хотите посидеть в тишине.

Она молча смотрела на меня в упор, сканируя мое лицо. Затем она засмеялась, горловым, диким смехом.

– Хорошо. Очень хорошо. Моя дорогая мисс Парр.

Я замерла, но потом посмотрела вниз и увидела своё имя – Нина Парр, написанное на блокноте, и выдохнула, но всего на мгновение.

Она проследила за моим взглядом.

– Значит, я права, – сказала она тихо. – Я права. – Она потерла глаза. – О боже!

Я не знала, что мне еще сделать, и просто села обратно. Позади послышался шелест моей сумки, которую она отодвинула ногой, и я цокнула. Я снова вперилась глазами в свой блокнот, притворяясь, что ее здесь нет. Я слышала ее дыхание – острое, мелкое, – и примерно через минуту она сказала:

– Ты совсем как твой отец, Нина.

Я почувствовала, как у меня на голове шевелятся волосы, а кожа покрывается мурашками: наполовину от злости, наполовину от страха. Я не знала, что ответить.

– Ты слышишь меня? Ты очень на него похожа.

Когда одинокий солнечный луч выхватил ее из полумрака, я посмотрела на ее сверкающую брошь и увидела, что она в форме бабочки. И тогда я испугалась. Потому что его убили именно бабочки, и я ненавидела их.

– Послушайте, мисс… Я не знаю, как вас зовут. Извините, но мой отец погиб. – И, так как она ничего не отвечала, я добавила: – Я ничего о нем не помню. Он умер, когда мне было шесть месяцев. Понятно?

Она сказала почти шепотом:

– Ага, значит, так они тебе сказали? Ну конечно.

Я повернулась, чтобы посмотреть на нее, и теперь увидела, что она очень расстроена. Ее лицо было сморщенное, и в глазах сверкали слезы. Она смахнула их рукой.

– Они ничего мне не сказали, – сказала я, и уверена, она слышала, как сильно билось в груди мое сердце. – Не знаю, о чем вы. Мой отец мертв.

– А как насчет Кипсейка? Она все еще там?

Я покачала головой. Кипсейк. На секунду я подумала, что знаю это имя.

– Что за Кипсейк? Кто еще там?

Она не ответила.

– Кто все еще там? – спросила я сердито.

– Может быть, это не ты. – Она моргнула, как будто вдруг растерялась. – Я была так уверена. Ты на нее тоже похожа. Очень похожа.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – сказала я, но она уже направилась обратно. – Мой отец погиб, – сказала я снова, на случай, если ей нужно услышать это еще раз. – Мисс?..

– Трэверс, – ответила она, смотря в пол. – Меня зовут Трэверс. Мне нужно идти. Она скоро придет. Мне надо идти.