Лето бабочек
Шрифт:
Забавно, что мне никогда не нравилось в этой кухне. Я всегда пыталась выбраться с нижнего этажа, на верх дома, обратно к миссис Полл.
В тот вечер я скинула свои предательские ботинки и пошла вниз. Нужно стараться шуметь, иначе мама не услышит и испугается.
– Ой, – сказала я громко, как будто споткнулась о что-то на верхней ступеньке, ударившись пальцем. – Кто оставил тут кружку?
Мама печатала на своем ноутбуке за кухонным столом, но она подняла глаза, когда я вошла.
– Привет, малышка! Как дела?
– Привет,
– Неплохо. – Мама подтянула свои пушистые, медового цвета волосы, так что они встали торчком на затылке, как у утенка, и вперилась в экран поверх своих огромных очков в черепаховой оправе, которые она надевала, когда садилась писать. – Дай мне пару минут, хорошо? Почему бы тебе не поставить чайник?
– Ага. – Я понаблюдала за ней минуту, думая, как правильно сказать то, что я хотела. Лучше всего мама работает днем с четырех до восьми, что не очень здорово, если у тебя маленький ребенок, как я хорошо запомнила, когда годами пыталась привлечь ее внимание к моей «5+» по английскому, к моей вражде с Кейт Аллис, к оторванной пуговице на школьной рубашке, которую мне надо было пришить обратно.
Она живет за счет гонорара за свою самую известную книгу «Птицы мычат»: она написала еще две книги, но с момента выпуска последней, около десяти лет назад, она ничего больше не издавала. Она все время ездит по фестивалям и ходит в школы и библиотеки, но иначе она бы весь день сидела здесь и, возможно, писала бы. Она говорит, что почти закончила новую книгу, но она говорит это уже много лет: с тех пор как мы с Себастьяном поженились.
Я сделала чай, как можно медленнее. Она все еще печатала. Я взяла телефон, но там не было ничего интересного, только смс-сообщения. Я динозавр.
Что восьмидесятилетний пират сказал на свой день рождения?
«Да, дружище».
Это от Себастьяна, на той неделе.
Я немного посмотрела в окно и потом наконец решительно поставила чашку рядом с ней. Как и всегда в это время дня, та же мысль всплыла у меня в голове.
Тебе не надо писать в кухне. Наверху есть кабинет, которым ты никогда не пользуешься. Тогда я не буду тебя беспокоить.
– Мам? Чай готов.
– Еще секунду, детка.
Ты могла бы оставить все в комнате Мэтти так, как было. Почему мы разрушили шкафчики миссис Полл с золотой цветочной обивкой из MFI, которыми она так гордилась, и вытащили ковры, и поставили этот стол, и эти полки, если ты даже не собиралась туда заходить?
Обычно, я просто не обращала на это внимание. С мамой приходится. Но сегодня я не могла, и через минуту я глубоко вздохнула.
– У меня сегодня был странный день, – сказала я громко.
– Правда, детка? – Клавиатура тряслась от ее непрерывного печатания. – Ага. Еще секунду.
– Я виделась с Себастьяном. Он передает привет.
Она подняла на меня глаза и улыбнулась.
– О,
– В порядке. Он всегда в порядке. Послушай, мам… – Ее глаза скользнули обратно на экран, и мне пришлось положить руку на стол и почти закричать «Мам!». Тогда она посмотрела на меня с удивлением, с тем старым опасным выражением лица, но я проигнорировала его.
– Ты меня напугала! Что случилось?
– Когда я разговаривала с Себастьяном… хм, ну, одна женщина увидела нас. Она сказала, что знает моего отца. Сказала, что он не погиб.
Есть вещи, о которых мы с мамой никогда не говорили. Ее срыв, мое детство, первые годы здесь, ох, много чего. Но мы никогда, вообще никогда, не говорили о моем отце.
Мама медленно закрыла ноутбук.
– Да уж, странный день, – сказала она после минутной паузы. – Послушай, детка. Кто, черт возьми, она такая?
– Не знаю. Ее фамилия Трэверс, кажется. – Я в упор смотрела ей в лицо, ожидая какой-нибудь реакции. – Она знала, кто я такая. И наконец… – Я вспомнила свой блокнот, а ее глаза бегали из стороны в сторону. – Думаю, она знает. Но я не уверена.
– И что она тебе сказала?
Я пересказала ей все, что случилось, и она ни разу меня не перебила, просто слушала, не сводя своих зелено-ореховых глаз с потертой столешницы.
– И это «значит, так они тебе сказали», – закончила я. – Вот это сводит меня с ума. Как будто есть что-то… ну… чего я не знаю, – и я замолчала.
Мама встала и подошла к холодильнику. Она так долго смотрела внутрь, что я подумала, что она забыла, что я здесь. Затем она вытащила оттуда несколько помидоров и лук, достала разделочную доску и принялась их нарезать.
Я ждала.
Наконец она заговорила:
– Все это безумие, детка. Мне жаль, что эта леди так расстроила тебя сегодня, но я не знаю, что тебе сказать. Кроме того, что твой отец никогда не помнил мой день рождения, ну ты знаешь. И я очень сомневаюсь, что он смог бы устроить международную конспирацию своей собственной смерти.
– Правда?
– О да. Он был безнадежно рассеян во всем. – Она отложила нож и улыбнулась, на мгновение закрыв глаза. – И да, он мог околдовать птиц на деревьях. И бабочек. Жаль, что… – Она запнулась и покачала головой, перебирая толстые стеклянные бусины на шее. – Нет, ничего.
– Что?
– Я только хотела сказать, как жалко, что иногда все идет не так, как надо. Но все-таки – так тому и быть. Так оно и было. – Она положила в заварник чабрец. – Детка, мне так жаль, что это тебя расстроило, особенно сегодня.
– О чем ты?
– Ну, два года в разводе, новая работа. – Она удивленно посмотрела на меня. – Ты разве не помнишь?
– Конечно, помню. Я думала, что ты не помнишь.
– Я стараюсь не выпадать из реальности, Нина, дорогая. – Она прозвучала обиженной. – Я же твоя мама. Знаю, что ужасная мама, но я стараюсь.