Лето, бабушка и я
Шрифт:
А бабушка, хоть она была так близко ко мне и трогала меня руками, она не чувствует моей царапины. Она чувствует мой запах, она может узнать мою кожу, она только не родила меня, а так — знает лучше всех. Она всегда кричит и ругается, если я поранюсь, это потому, что она за меня боится, но ведь она не чувствует по-настоящему, если мне больно, и не может стать мной!
Впрочем, она и свои болячки не чувствует. Недавно резала что-то ножом и срезала себе полпальца — хоть бы пикнула!
Я только увидела, как кровь хлещет.
Я завывала от собственного воображения — как же это больно!
— А наверх руку зачем? От этого меньше болит? Ба, больно, да? — между вытьем спросила я.
— Больно? Разве это больно, что ты понимаешь. Больно — совсем не это, — спокойно сказала бабушка. — Руку наверх — чтобы кровь оттекла.
А еще бабушка хватает горячие кастрюли и сковородки без ничего, голыми руками, и потом швыряет их на стол, и этими ошпаренными пальцами трогает себя за уши.
— Ба, а зачем ты уши трогаешь?
— Попробуй горячее взять, только очень быстро, а потом приложи пальцы к мочке, увидишь, — как ни в чем не бывало, обьясняет бабушка.
Я немедленно берусь за черный бок покоцанной сковородки и, раскрыв рот и глаза на максимальную ширину, хватаюсь за мочки.
И жар перетекает в прохладу мягкого ушка.
Бабушка немного волшебница. Я потом про это еще расскажу, что она умеет делать.
Еще она засыпает раньше меня, и я этого очень не люблю. Как будто весь мир меня оставил и ушел, поэтому я расталкиваю бабушку, а она спросонья пугается и ворчит.
Шрам на ноге
Обычный летний день в деревне.
Жара, тишина с монотонным куриным «ко-ко-ко-ко-о-о-о-о-о», собака спит и вздыхает, деревья шумят, бабушка возится на кухне, папа на работе — скучно.
Энергия жмет в ребрах.
Некоторое время прыгаю на пружинной кровати, стараясь стукнуться головой об потолок — не получается.
— Кому сказала — прекрати! Сколько детей вырастила — такой ненормальной еще не было! Только лишай вылечила, сейчас не хватало еще ноги переломать! Я все слышу — сойди с кровати!
Я на время затихаю и сажусь возле окна — смотреть на полоску моря вдалеке.
Лишай меня не очень беспокоил, не понимаю, чего они все так всполошились — даже поехали куда-то на болото рвать специальную траву череду. Бабушка ее заварила, и потом я сидела по вечерам в своем тазике и плескалась, а папа сказал, что я уже здоровая кобыла, вон — в тазике еле помещаюсь.
Окрест не видно ни души, как будто все люди вымерли, и собаки, и коровы, только шелест веток груши возле окна, да возле ворот слегка покачивает жесткими ремнями-листьями драцена.
Хорошо бы надрать этих листьев, да нарвать из них тонких полос, и потом сплести себе пояс для лука и стрел. Но бабушка сказала — только тронь драцену,
Иногда ветер взметывает простыни, и они хлопают, слепя глаза белоснежными боками, потом опадают, и после — втрое тише.
Скучно.
Энергия распирает и требует выхода.
Никого не видно — куда все дети-то подевались?
— Ба-а-а-а, — начинаю я зудеть, — а когда мы на речку пойдем?
— Еще не хватало солнечный удар получить. Да одну куда я тебя отпущу? Забыла, как ты ногу порезала на берегу? Отец тебя на своем горбу притащил домой, кровь хлестала — еле остановили подорожником. Посиди немножко, что за ребенок, откуда ты взялась на мою голову?
Сижу.
Жарко.
Скучно.
Во дворе тоже скучно и жарко, захожу обратно. Шлепаю босиком по свежепомытому полу — шлепки звонкие, но это развлечение на пять минут.
Энергия добралась до черепушки и распирает ее изнутри, как веселящий газ.
Осматриваю обстановку — вот диван, а вот шкаф: что-то я с ними еще ничего не делала.
Забираюсь на шкаф — там слой пыли и старые игральные карты. Я умею играть в «свинью», в «туалет» и «фурт», но сейчас не с кем, да и колода неполная, зачем я их трогала — только в пыли выпачкалась.
Стукаюсь затылком об потолок — не больно, но стоять неудобно.
Смотрю вниз — высоко! Не раздумывая, спрыгиваю на диван. Он шепотом взвизгнул и покачал меня на жестких пружинах.
О! Отличное ощущение — высоко и страшновато. Здорово, что я такая ловкая! Живот слегка скрутило — этого мне и надо! Не так, конечно, как я прыгала со второго этажа на кучку песка, пока бабушка ушла в нижний огород, но тоже ничего.
Упоительное ощущение надо повторить.
Повторяю.
Диван жалобно крякает, но молчит.
Бабушка, позвякивая посудой, примолкла и на всякий случай предупредила:
— Если что-то себе повредишь — не вздумай выть, а то приду и добавлю.
Мне так весело, что я влезаю на шкаф уже на скорость: стул, ногой на полку, подтянуться, животом на деревяшку — всё!
Прыгаю.
Диван грозно хрюкнул.
— Что-то мне не нравится, что ты там тихо сидишь. Подожди, дай-ка белье повешу и доберусь до тебя, намотаю твои косы на руку…
Голос слышится издалека — бабушка унесла тазик с бельем, я еще раз взбираюсь на шкаф, внимание ослабевает, я прыгаю и обдираю ногу о деревянный подлокотник.
Диван отомщен! Подлый и гнусный предатель!
От боли — искры в глазах и жужжит в голове.
Валюсь набок и закусываю руку, чтоб не орать.
Боюсь посмотреть — что же там с ногой?
Все-таки смотрю — на ноге болтается лоскут кожи, а под ней — что-то белое.
Кость, что ли?!
— Вот я сейчас приду и посмотрю, что ты там натворила, — приближается бабушкин голос, я наспех разглаживаю пальцами кожу обратно на ногу.