Лето, бабушка и я
Шрифт:
Дядя поправил очки и выдохнул.
— Мамочка, ты всегда была такая добрая, но если на кого-то мушку навела — прощай! Я тебя очень люблю. А с тобой мы йогой позанимаемся! — сказал он мне напоследок.
Дяди я робела, поэтому кивнула без лишних возражений.
— Ох, как этот подлец Отар мне нервы портит, — шептались мы с бабушкой перед сном. — Ну почему никто не видит, что он противный?!
Спустя пару лет в один прекрасный день наши с бабушкой предсказания сбылись.
— Кошмар
Мы с бабушкой сияли как начищенные медные тазы.
— Ребенок предсказал это много лет назад, между прочим! — торжествующе провозгласила бабушка.
— А вы мне не верили! — подхватила я.
— Как можно радоваться чужому несчастью? — возмутилась семья.
— Мы не радуемся чужому несчастью, — хором отвергли мы обвинения, — только радуемся, что оказались правы!
Семья со смешанным чувством удивления и раздражения сказала про нас:
— На них посмотрите — братаны!
Сад и школа
Школу я невзлюбила задолго до ее появления в моей жизни.
Возможно, я перенесла на нее острое и неубиваемое раздражение от садика: хуже места в мире быть не могло.
Зачем нужен садик, до сих пор не понимаю: чужие неприятные дети, крикливая нянечка и кошмарная еда, а еще там укладывали спать днем. Единственное, что удерживало меня от побега, — воспитательница Римма Артемовна. Она была красивая, как моя кукла Джина: смуглая, зеленоглазая и рыжая.
— У Риммы муж из рейса пришел, опять она работу прогуливает! — сплетничали нянечки.
— Спасибо, дорогая Римма, — растроганно благодарила мама рыжую красотку, — она за три месяца русский выучила, да еще с таким прононсом, что все наши москвичи падают!
Римма приносила детям в садик бананы — привозил загадочный плавающий муж, — учила понемножку английскому и водила гулять на бульвар, выстроив группу в тюремные пары.
Кроме Риммы, все было отвратительно: дети жевали козявки, воровали еду из чужих тарелок и постоянно стучали друг на друга.
Я куксилась и друзей себе там не завела.
Последний аргумент против садика любезно подбросили дети: я принесла свою куклу, которой мама сшила синий бархатный наряд и приклеила волосы из елочной мишуры, а они разодрали ее в клочья.
— Оставь ее в покое, я же есть, зачем садик, — вступилась за меня бабушка, и наступило счастье.
Родители надеялись, что к школе я как-нибудь привыкну. Однако новость о том, что отныне мое безмятежное безделье закончится, восторга не вызвала: школа, как я понимала, устроена примерно так же, как садик.
— Там все по-другому, — фальшиво утешала меня мама, расчесывая мне волосы на балконе. —
— Микроскоп у нас и дома есть, — возразила я, даже не пытаясь притвориться заинтересованной.
Зачем мне было менять свою жизнь? Кругом цветут тигровые лилии и алоэ, у которых прекрасный нектар, можно носиться целыми днями по дому босиком, а по двору — в резиновых шлепках, играть в «домики» за раскладушкой и вгонять куклам в задницу настоящий шприц.
А в школе — нечего меня охмурять — обязательная форма, уроки и чужие дети.
— Будешь учиться, как твоя мама, — настраивала меня бабушка, втирая железными пальцами в волосы касторку. — Всегда была самая-самая! И за что мне лучшая дочь в мире!
Плиссированная синяя юбочка, белая блузка и огромные банты над ушами держались ровно до первой перемены. У бабушки, забиравшей меня домой, менялось лицо:
— Как по улице с тобой идти, замарашка! Живого места нет — сплошная клякса!
На уроках я сидела, уставившись в окно.
Представляла себе деревню, наш двор, собаку, безмятежное лето, и к носу подбиралась мокрая щекотка.
А ведь прошлым летом ко мне котенок прибился возле магазина, он такой дикий, всех царапает, а меня — любит и спит в обнимку с собакой…
— Почерк — ну просто курица лапой, — тяжело шутила учительница, и класс радостно грохотал.
— В кого ты такая пошла, интересно?! — снимала с меня стружку бабушка. — За диктант — «двойка»? Ну-ка дай тетрадь. «Караблуки»! Кто такие — караблуки? Каблуки или кораблики?
Мама к третьему ребенку устала быть слишком строгой и махнула на меня рукой.
— Главное, чтоб выросла здоровая — выдадим замуж, — говорила она. — А нет — будет за нами в старости присматривать.
У меня наступило серьезное противоречие с миром: из-за этой дурацкой школы я была не такая замечательная, как раньше. Да еще трон младшего ребенка узурпировала племянница: я стала тетей, все взрослые носились с Тейкой, а я сразу стала им неловкая, небрежная, грубая и плохо воспитанная. В самом деле, смешно сюсюкаться с семилетней девицей, когда в доме есть благоухающий нежный младенец!
В общем, жизнь стала неприятная, как поролоном по стеклу.
Из-за родительских собраний в семье бросали жребий: кто пойдет позориться?
— Сами родили, сами и расхлебывайте, — тетешкая младенца, отказывалась сестра.
— У меня лекции, разорваться, что ли? — прятала глаза мама.
— Я половину не понимаю по-русски, — сердилась бабушка и гремела кастрюлями.
Папу вообще старались такими вещами не грузить — для него я была венцом мироздания.
Кто бы ни пошел, результат был всегда один: дома делали вывод, что в моем лице в семье появилась новая генетическая линия — двоечников.