Лето и дым
Шрифт:
Джон (чуть погодя). Вы что — продрогли?
Альма. Нет-нет, что вы!.. Нисколько!.. С чего вы взяли?
Джон. Вы вся дрожите.
Альма. Разве?
Джон. А вы не замечаете?
Альма. Пустяки, легкий озноб — малярия, должно быть.
Джон. У вас малярия?
Альма. Ничего серьезного, уверяю вас. Так просто, небольшие приступы — тут же проходят. (Беспечный смешок.)
Джон. Что это у вас за манера смеяться, мисс Альма?
Альма. Какая манера?
Джон пытается воспроизвести ее смех. Она снова в замешательстве смеется.
Джон. Вот-вот. Именно эта.
Альма. Вы совершенно не изменились. Ну ни капельки! Вам, как и в давние времена, доставляет удовольствие смущать меня!
Джон. Мне, вероятно, не следовало бы говорить вам, но я слышал, как вас передразнивали на одной вечеринке.
Альма. Передразнивали на вечеринке? Кого передразнивали?
Джон. Вас.
Альма. Меня?.. Как же… что во мне передразнивали?
Джон. Показывали, как вы; пели на чьей-то свадьбе.
Альма. Голос передразнивали?
Джон. Движения, жесты, выражение лица! Некоторые считают вас чуть манерной.
Альма. Загадочно!..
Джон. Да, не следовало мне все-таки говорить вам. Вы расстроились.
Альма. Ни в малейшей степени. Просто заинтригована.
Джон. И фразы вы строите как-то с вывертом. Пиротехнические эффекты… Почему не сказать просто — фейерверк?
Альма. А кто передразнивал меня на той вечеринке?
Джон (усмехаясь). Ей вряд ли хотелось, чтоб вы узнали.
Альма. Ей? Так это была, значит, женщина?
Джон. Не мужчина же, как вы думаете?
Альма. Нет, но я и не думаю, что на это способна порядочная женщина!
Джон. Знай я, что вы так разволнуетесь, не сказал бы.
Альма. Да нет, я совершенно спокойна. Меня просто гложет любопытство, и я поражена… Людская злоба, да к тому же ничем не вызванная, всегда поражает меня. А те, кто называет меня манерной и занимается этими гадкими передразниваниями, подумали бы лучше о том, что мои жизненные условия не совсем такие, как у них. Нам с отцом приходится… нести свой крест!
Джон. Какой крест?
Альма. Вы наш сосед — как вы можете не знать о нашем кресте?
Джон. Миссис Уайнмиллер?
Альма. Как только отца посвятили в сан, она словно в детство впала и тем самым сбыла с рук это хлопотливое занятие — вести дом священника. Все эти хлопоты легли на меня, когда я была еще девочкой, и потому-то, наверно; иные из моих наиболее взыскательных сверстников и стали находить меня странной.
В воздух взлетает еще одна ракета. Толпа издает: «А-а-а-а!»
Джон. Вам следовало бы встречаться с молодыми людьми.
Альма. А я не затворница. Правда, я не порхаю по вечеринкам и не передразниваю других, но я ни в коем случае не затворница.
Джон. Я встречал вас в библиотеке и в парке, но только два или три раза — с молодым человеком. Причем всякий раз кто-нибудь вроде Роджера Доремуса.
Альма. У нас с вами просто разный круг знакомств. Если бы я пожелала быть с вами столь же откровенной, как вы со мной, — а откровенность подобного рода служит подчас лишь прикрытием грубости, — я могла бы сказать, что хотелось бы видеть вас в обществе какой-нибудь… ммм… какой-нибудь… порядочной девушки. И печальнее всего, что вы готовитесь стать врачом! Намереваетесь заняться здесь, в Глориоз-Хилле, той же профессией, что и ваш отец! (Голос ее перехватило рыданием.) Но в то время как он всего себя отдает борьбе с лихорадкой в Лайоне, вы разъезжаете с недозволенной скоростью в своем автомобиле от одного дорожного кабака к другому! Вы — талантливый молодой врач, с отличием кончивший университет! (Отвернувшись в сторону, прикладывает платок к векам.) Знаете, как бы я это назвала? Я назвала бы это кощунством! (Не в силах сдержать рыданий, вскакивает со скамьи.)
Джон (хватает ее за руку). Куда вы?.. Постойте!
Альма. Стоит мне спеть на людях, и обязательно разнервничаюсь!.. Отпустите руку.
Продолжая держать ее за руку, Джон с усмешкой глядит ей в лицо. В сгустившихся сумерках из-за лениво проплывающих по театральному горизонту облаков выглядывают звезды. Оркестр вдали исполняет «La Goiondrina».
Пустите, прошу вас.
Джон. Перестаньте злиться.
Альма. Вам непременно хочется, чтоб на нас обратили внимание?
Джон. Нет, не хочется. Поэтому сядьте, пожалуйста.
Взлетает ракета.
Толпа: «А-а-а-а!.»
Альма. Вы кинули шутиху и завели разговор, только чтобы поиздеваться Надо мной, как в детстве. Вы подошли с единственной целью — рассказать мне об этой недостойной выходке с передразниванием и тем самым смутить меня, сделать мне больно. А теперь отпустите руку, и я удалюсь. Вы преуспели в своих намерениях. Мне действительно стало больно, я разыграна из себя дуру, а вам ведь только того и надо было. Так что теперь отпустите меня!