Лето ночи

Симмонс Дэн

Как оказалось, Челлини описал свое заключение в замке Сант-Анджело, огромном бесформенном каменном массиве, возведен-ном за полторы тысячи лет до описываемых событий по прика-зу императора Адриана, который пожелал сделать его семейной усыпальницей. Папа Александр – Родриго Борджа – прика-зал укрепить и перестроить огромный мавзолей, дабы превра-тить его в собственную резиденцию. Одетые в камень и покрытые вековой пылью залы и переходы, более тысячелетия видевшие только мертвецов, стали домом и крепостью Папы из семьи Бор-джа.

Челлини писал и об этом.

Я был заключен в мрачную подземную темницу, располагавшуюся ниже уровня сада, которая периодически затоплялась водой и была полна пауков и ядовитых гадин. Швырнув на пол драный тюфяк из грубой пеньки и лишив меня ужина, тюремщики заперли за мной четыре двери… Всего

лишь полтора часа в день мог я видеть крохотный лучик света, который пробивался в эту злосчастную камеру через крохотное оконце. Всю остальную часть дня и ночи я был обречен на пребывание в кромешном мраке. И это узилище было, как говорят, наименее ужасным в этих катакомбах. От моих товарищей по невзгодам я узнал о несчастных душах, которые провели свои последние дни в несравненно худших условиях – в омерзительно грязных казематах, устроенных глубоко под землей, у самого дна вентиляционного колодца, внутри которого висел печально известный колокол жестокого и порочного Папы Борджа. По Риму и провинциям ходили слухи, что этот колокол был отлит из нечестивого металла, неправедно освящен по еретическому обряду и до сих пор пребывает на том же месте как знак тайного сговора между бывшим Папой и самим Сатаной. Каждый из нас, корчившихся на покрытых зловонной водой камнях и питавшихся гнилыми отбросами, знал, что звон колокола Борджа будет означать пришествие конца света. Признаюсь, были времена, когда я жаждал услышать голос этого предвестника смерти.

Дуэйн лихорадочно записывал факты, становившиеся все более и более любопытными. Ни в автобиографии, ни в записках Челлини упоминаний о колоколе больше не встретилось, но в одном из отрывков о художнике Пинтуриккьо – очевидно, более близком, чем Челлини, современнике Папы Александра VI – он обратил внимание на фразу, начинавшуюся словами:

Милостью и повелением Папы…

Дуэйн пробежал глазами абзац, желая убедиться, что речь идет о Папе Александре VI, урожденном Родриго Борджа. Да, в тексте говорилось именно о нем:

Милостью и повелением Папы этот глухой карлик, жалкий маляр…

Дуэйн еще раз наскоро просмотрел текст в поисках упоминания имени «маляра». Да, действительно, Челлини писал о Пинтуриккьо, художнике Борджа:

…столь же подлый внутренне, сколь и отвратительный внешне, получил заказ на роспись стен в башне Борджа. Созданные им фрески оказались на удивление странными и причудливыми, особенно те, что украшали зал Таинств веры в унылых и мрачных апартаментах Борджа.

Дуэйн оторвался от чтения записок Бенвенуто Челлини, чтобы выяснить что-нибудь о башне Борджа. Путеводитель по Ватикану сообщал, что это массивная башня, которую Папа Александр VI приказал пристроить к папскому дворцу. Предыдущее архитектурное добавление, сделанное по приказу Папы Сик-ста IV, представляло собой темный и насквозь продуваемый коридор, похожий на склад, который получил название «Сик-стинская капелла». Папа Иннокентий повелел соорудить очаро-вательный летний дворец – Палаццетто – на самой высокой точке садов Бельведера. Борджа возвел башню, спроектирован-ную вместе с массивной колокольней, венчающей высокое крепо-стное сооружение с колоннами. Никто, кроме самого Папы и его незаконнорожденных детей, не имел доступа в эту колоколь-ню, скрытую за множеством всегда запертых дверей и тайных ходов.

Дуэйн вернулся к чтению отрывка из Бенвенуто Челлини.

В поисках вдохновения и сюжетов для фресок в апартаментах Борджа Пинтуриккьо по приказу понтифика спустился в Мертвый город, расположенный под землей Рима. Но отправился он не в те катакомбы, где покоились освященные останки христиан, а в район раскопок на месте и поныне величественного в своем славном упадке языческого Рима.

Говорили, что Пинтуриккьо водил в эти подземные экспедиции своих учеников и любопытных художников. Вообразите теперь отблески света факелов на каменных стенах, хранящих память о великих цезарях, проемы дверей, за которыми когда-то располагались жилые помещения, лабиринты переходов, уцелевшие дома и даже улицы мертвого Рима, извивающиеся, словно артерии, под заросшими травой узкими аллеями нашего живого, но утратившего гордое великолепие города… Вообразите возгласы, раздающиеся, когда Пинтуриккьо, смело разогнав гигантских крыс и стаи летучих мышей, поднимает свой факел, чтобы осветить рисунки, созданные язычниками, жившими здесь более полутора тысячелетий тому назад.

Этот маленький человечек,

нечестивый грешник и великий живописец, перенес языческие образы и сюжеты в апартаменты Папы Борджа, в его башню. Он покрыл ими стены, арки и потолки личных покоев порочного Папы и даже висевший в башне массивный железный колокол, считавшийся талисманом рода Борджа.

Несведущие люди и поныне называют эти бесстыдные образы гротесками, поскольку они были скопированы с изображений, найденных в нечестивых подземных пещерах, или гротах, которые скрываются во мраке римских подземелий.

– Ты еще не собираешься уходить? – послышался за спиной Дуэйна голос дяди.

Мальчик подпрыгнул от неожиданности, поправил очки и выдавил слабую улыбку.

Подожди немного, – попросил он. – Я уже почти закончил.

Пока дядя Арт бродил среди стеллажей, с любопытством разглядывая корешки стоящих на полках книг, Дуэйн лихорадочно листал оставшиеся тома и быстро, но внимательно просматривал страницу за страницей. Он нашел еще только одно упоминание о колоколе, и снова оно было связано с искусством живописца по имени Пинтуриккьо:

Но в помещении, которое вело из зала Таинств веры к всегда запертой лестнице внутри колокольни, в помещении, входить в которое разрешалось только самим Борджа, художник наиболее точно и полно воспроизвел те погребенные под землей и уже забытые фрески, что изучал при свете факелов под стук падающих с влажных камней капель. Впоследствии это помещение стали называть залом Святых, из-за созданных там Пинтуриккьо семи огромных фресок. Выполняя свою миссию, художник заполнил всю поверхность между фресками, все арки, колонны, каждый закоулок сотнями – некоторые эксперты считают, что тысячами – изображений быков.

Загадка заключалась не в том, что быки появились в сюжетах живописца, и тем более в этом секретном зале, ибо бык служил эмблемой дома Борджа, а смирный буйвол уже давно стал олицетворением папской власти.

Однако быки, бесконечно повторяющиеся изображения которых заполняли стены темных проходов, ниш и подступов к запретной лестнице, не имели с этими символами ничего общего.

Они не походили ни на благородную эмблему дома Борджа, ни на мирно пасущегося буйвола. Бесчисленные фигуры животных, заполняющие апартаменты, представляли собой стилизованный, но тем не менее безошибочно узнаваемый вариант быка Осириса, божественного владыки Царства мертвых Древнего Египта.

Дуэйн захлопнул книгу и снял очки.

– Ну, ты готов наконец? – спросил дядя Арт. Дуэйн молча кивнул.

– Тогда давай заглянем в «Макдоналдс» на дороге к Военному мемориалу, – предложил Арт. – Их гамбургеры стоят теперь четверть доллара, но они довольно съедобные.

Дуэйн снова рассеянно кивнул и пошел за дядей Артом к выходу.

Звук шагов около третьего лагеря внезапно исчез – да, не затих, не удалился, а именно исчез… пропал. В тревожном ожидании Майк, Дейл и Лоренс съежились у низкого входа и, стараясь не наделать шуму, едва осмеливались дышать. Лесные голоса доносились до них совершенно отчетливо. Где-то далеко за холмом сердито зацокала белка – видимо, что-то нарушило ее покой. Потом послышался отдаленный крик кого-то из компании Чака Сперлинга – похоже, они сейчас около южного склона карьера. Еще через минуту в верхушках деревьев на другом холме, за кладбищем, раздалось громкое карканье вороны. Но с той стороны, где за кустами только что стоял Солдат, не доносилось ни звука.

Дейл вновь распластался у своего наблюдательного пункта, но ничего не увидел.

Неожиданно ребята услышали громкий шум, чьи-то шаги гулко затопали по тропинке, а следом на восточной стороне убежища зашуршали листья и качнулись ветки кустов, будто кто-то с трудом прокладывал себе путь по извилистому проходу. Дейл отпрыгнул назад и угрожающе поднял палку. Майк сделал то же самое, заняв позицию по другую сторону от лаза. Лоренс с камнем наготове встал в боевую стойку.

Ветки раздвинулись, листья с шумом затрепетали – и на площадку выполз Кевин Грумбахер.

Дейл и Майк облегченно вздохнули и обменялись взглядами.

– Вы что, решили вышибить мне мозги? – усмехнулся Кевин.

– Мы подумали, что ты – это они, – пробормотал Лоренс, с явным сожалением опуская занесенный камень. Он обожал всяческие потасовки.

Дейл непонимающе моргнул, но тут же догадался, что Майк и Лоренс не видели стоявших возле убежища ног в обмотках и, наверное, действительно решили, что виновник шума – кто-то из команды Сперлинга.

– Ты один? – спросил Майк, наклоняясь, чтобы заглянуть в лаз.