Лето с капитаном Грантом
Шрифт:
Только одного человека я никак не мог ни изменить, ни загримировать. Это начальник «Маяка». Как в жизни его зовут, так и в книжке — Олег Семенович. Как в жизни он выглядит, так и у меня. И говорит он так же, и действует.
Почему так получилось? Может, он человек какой-нибудь особенный?.. В «Маяке» я почти не встречал людей неинтересных. Но этот все же особенный из особенных.
Много лет назад в мечтах своих он придумал «Маяк», придумал лагерь, из которого никому не хочется уезжать, в котором… нет, вовсе нет, вовсе не бесконечное веселье (оно тоже, поверьте мне, скука), в котором ты должен
Такой вот он задумал лагерь, на словах простой, на деле очень трудный!
«Честный среди честных», «не вести себя низко» — ведь это только написать легко.
А все-таки он сделал. И продолжает делать — каждое лето. И с новыми ребятами, и с теми, кто не без гордости зовет себя «ветеран».
Я посвящаю эту книжку «Маяку», его взрослым и ребятам.
А больше всего я посвящаю свою повесть начальнику «Маяка», про которого вы много тут чего узнаете.
Автор
Глава первая
ОСТРОВИТЯНИН
Лагерная жизнь обрушилась на Леню Осипова уже в автобусе: гвалт, шум, песни. Здесь многие были знакомы — лезли через проход, оборачивались, лупили друг друга по плечам… Леня сидел на длинном заднем сиденье, через него переговаривались, он мешал. И наконец ему сказали:
— Слышь, э! Ты пересядь вон туда, а?
Так он был задвинут в самый угол. Место, кстати, даже более удобное, но и более обидное. Леня обернулся в заднее окно. Как и во всех автобусах, оно было пыльное, серовато-коричневатое. Асфальт вылетал из-под колес, а потом останавливался, постепенно застывал ровной прямой дорогой. И все дальше, дальше от Москвы…
Мимо мчали грузовики, «Жигули» и «Волги». Леня Осипов с тоскою завидовал им. Через час они будут дома.
А лагерный автобус все убегал, все увозил Леню. И не хотелось оборачиваться. Казалось, обернешься — тут и конец пути. И Леня продолжал смотреть назад, на улетающую дорогу, словно еще надеялся увидеть давным-давно уже невидимую Москву.
В лагере он уже был однажды. Недели за три до начала каникул они приезжали сюда с отцом. Сошли с электрички на какой-то там станции. Потом километра три пробирались через сырой еще, не до конца оживший лес. Лене бы радоваться, что он вместе со своим отцом, что он в лесу, да не получалось.
По широкой, неистоптанной лесной дороге они вышли наконец к лагерю. Когда-то — наверное, осенью — здесь прошла телега. След на влажной земле так и не успел зажить. И теперь в узкой колее стояла полая вода. След тянулся далеко и синел, словно рельса. И там, в конце его, Леня увидел однообразные домики и понял, что это лагерь.
С одной стороны у лагеря не было никакой загородки, только лес, а с другой — высокий облезло-синеватый забор и за ним шоссе. Леня догадался, что сюда можно было бы попасть и более простым путем, не через лес. Но отец это сделал нарочно, чтобы подружить Леню и лагерь.
Они прошлись от домика к домику по рыжей прошлогодней траве, сквозь которую кое-где пробивались зеленые чубы. Здесь все строения были синие:
— Ну что… По-моему, неплохо, — сказал отец виноватым голосом.
Лене сделалось стыдно, что у него сейчас такая, наверное, тоскливая и кислая физиономия — несчастный вид. Он упал коленями на траву, сделал кувырок, как его учили на уроках физкультуры. Встал, улыбнулся отцу. Штаны на коленях были мокрые… Несколько секунд они смотрели друг на друга.
— Ну, а хочешь — не езди, — сказал отец. — Обстоятельства тебе известны.
— Почему? — быстро ответил Леня. — Мы же договорились!
За футбольным полем и еще другим пространством, тоже ровным и тоскливым, как плац для марширования, они увидели три или четыре десятка сваренных между собой обрезков водопроводных труб. Такие как бы перепутанные турники. Турниковые джунгли.
— Это для чего же? — сам себя спросил отец. — Лазить, что ли?
— Вряд ли. — Леня пожал плечами. — Тут загремишь — не поймают… А им за них отвечать… за детей.
— Кому им?
— Ну, воспитателям… вожатым этим…
Отец ничего не ответил. Наверное, думал так же, как сын. Леня повис на нижней перекладине. Синяя краска кое-где облупилась.
— Ну чего? Пойдем? — сказал отец. — Мама там с обедом нас ждет.
У начала лесной дороги с водяной змеистой рельсой они остановились, еще раз посмотрели на лагерь.
«Только не надо быть таким несчастным, — сердито подумал Леня. — Не надо из себя много строить, понял? И раз я обещал, то сделаю!»
В сущности, никаких обещаний с него не требовали. Да и что за проблема: одну смену отбыть в лагере. Впервые за многие годы его родителям достался летний отпуск в одно и то же время. А месткомовцы помогли достать путевки в один и тот же санаторий. Это и были обстоятельства… Но значит, обычное Ленино летнее счастье летело вверх тормашками: ни дачи, ни речки Мамонтовки, ни ребят.
— Сын, ты вообще что? С людьми плохо сходишься? — уже в метро спросил отец.
Леня в ответ пожал плечами. Не хотел он сходиться с кем попало, когда у него уже были друзья! На даче и на станции Клязьма. А не в этой
синей одинаковости.
* * *
И вот они приехали. На знакомый Лене плац, сильно с тех пор позеленевший. У отрядных домов (тех самых голубых строений) на траве горой лежали чемоданы. И Ленин тоже лежал где-то там. Все чемоданы предписано было сдать в кладовку.
Никто, между прочим, об этом не думал. «Они просто привыкли. А я приехал сюда не для того, чтобы привыкать. Отбуду двадцать восемь дней — и на Клязьму». Леня отвернулся от той кучи народа, которая была его вторым отрядом. Сел на низенькую, опять голубого цвета, скамейку, врытую в землю. «Я это делаю для своих родителей. Я же не эгоист какой-нибудь». Родители даже и не заметили, что Леня сюда не хотел ехать… Так он думал.