Лето с капитаном Грантом
Шрифт:
Сердце у Лени загрохотало. И громко, словно рассказывая стихотворение у доски, он заговорил:
— Один ученичок… ну, это анекдот такой, понимаете… учился- учился целый год, а потом учительнице в поздравительной открытке пишет: «Мария Ивановна, спасибо, что вы научили нас чЕтать и пЕсать».
Леня заметил, что Федосеева затормозила, а Ветка так вообще повернула к ним смеющуюся физиономию. И Ольга Петровна смеялась… Потом она сказала:
— Здорово, Лень. Но непонятно.
— Формализм!.. Против чего анекдот-то? Против
— Спасибо, конечно, что растолковал… А при чем тут наш лагерь?
— Да потому что то же самое! Левый-правый, тра-та-та, дружно, скопом…
— А ты чего? Дружно не любишь? — подчеркнуто тихо спросила Ольга Петровна.
— Когда под барабан — вообще-то не очень!
Ольга Петровна не нашлась что ответить, лишь сняла руку с его плеча. И опять это у нее получилось очень как-то по-честному. Леня увидел, какая у Федосеевой стала напряженная спина. А Ветка не выдержала и опять обернулась. Лицо у нее было удивленное. Она посмотрела Лене прямо в глаза.
Такая вот получилась немая сцена. И надо было что-то делать. Что же именно? Засмеяться и сказать: я, мол, пошутил… Но так не бывает!
И Леня, давая понять, что это он заканчивает разговор, а не Ольга Петровна, убыстрил шаги, прошел вперед — мимо Федосеевой и мимо Ветки, мимо еще кого-то… И на лице его была гордость, как у Атоса, когда он проходил сквозь строй гвардейцев.
Такие дела, такие вот пироги с гвоздями! Хотел поразить Федосееву своей независимостью. А получил презрение! Это стало совершенно очевидно, когда Леня почти нечаянно подслушал разговор между Ольгой Петровной, Веткой и Аллой.
Эти две девчонки, несмотря на то что занимали в отряде достаточно самостоятельное положение и несмотря на то что не особенно даже и дружили друг с другом, часто оказывались вместе, потому что любили быть возле Ольги Петровны. Есть такая у девчонок манера — липнуть к старшим. Уж ты сама шестой класс окончила, а никак не можешь забыть малышовские привычки, и опять хочется тебе повисеть на учительнице. Такие были и Ветка с Федосеевой.
А Леня Осипов, как бездомная иголка за магнитом, все пробирался незаметно, чтобы оказаться поближе к Алле.
Так получилось это якобы невольное подслушивание. Они были трое на веранде, а Леня на улице обтачивал какой-то прутик. Очень ему тот прутик понадобился!.. А окна все распахнуты: лето, жара.
— Он, видите ли, считает, что у нас дружба под барабан! — В голосе Федосеевой звучала прямо-таки злость. — Надо же, какой аристократ!
— Да мало ли что мальчишки говорят, все слушать… — сказала Ветка примирительно.
— Нет, жалко все-таки, что не было касюши! — упрямо и с обидой продолжала Федосеева.
— Какой касюши? — рассеянно спросила Ольга Петровна, словно думая о другом.
— Кассетника, магнитофончика, — пояснила Ветка.
— Записать бы весь его разговор. И потом на совет отряда! — Это все Федосеева говорила.
Леня буквально пришел в ужас!
— А во-первых, на магнитофоне улики не считаются, — быстро сказала Ветка.
Тут наступила пауза. Наверное, они все трое переглянулись: чего это Ветка так заступается за Леню?.. И сам Леня о том же подумал.
— Дело не в том, что «улики не считаются», — размеренно сказала Ольга Петровна. — Дело в том, что вы этот разговор подслушали — уже не очень-то… согласитесь?
— Просто он орал на весь лагерь!
— Погоди, Алла… А потом, это вовсе не «улика», а свободное мнение человека. Понимаете? Если он думает не так, как вы, это вовсе не улика и не вина.
— Да мнение какое-то очень противное! — сказала Ветка с грустью.
— А это вовсе не его мнение!
— Думаете, выпендрон? — с надеждой спросила Ветка.
— Ну да… рисовка… Я узнала… в общем, по анкете. Он в лагере раньше никогда не был. Он как островитянин, понимаете?
— Как кто?
— Ну вот представь. Островитянин приехал на континент. Кругом шум, народ. Он к этому не привык, теряется. Ну и начинает вести себя неадекватно.
— Чего?
— Ну, неадекватно. Где, например, надо тихо себя вести, он шумит; где шуметь — сидит воды в рот набравши…
Тут кто-то из них двинул стулом, и Леня Осипов, бросив никчемный прут, скрылся в кустах. Надо же тебе — островитянин!
Конечно, во многом он лишь строил из себя островитянина. Чтобы выглядеть перед Федосеевой. Но как в каждой шутке есть доля правды, так же и в каждой, оказывается, маскировке под грубость есть доля настоящей грубости. Это Леня Осипов понял неожиданно для себя.
Островитянин, видите ли, Робинзон Крузо в козлиной шкуре. Явился на континент и закомплексовал…
Об этом не очень приятном он размышлял среди ночи или, вернее, среди позднего вечера, когда все уже спали, и в окно, в большое окно, похожее скорее на дверь, смотрело темное дерево.
И вот что он подумал, вот до чего он додумался. У Робинзона же был Пятница… Пятница! Надо только его найти. Как в космосе — одна цивилизация ищет другую.
И он начал искать. Где? В столовой, конечно: весь лагерь перед глазами.
Теперь любят говорить про биополя. Будто бы вокруг каждого человека есть такие невидимые поля, вроде электрических. И если они родственные, то даже могут вызывать друг друга… Не верьте в это сколько хотите, но Леня прямо почувствовал своим — пусть и несуществующим! — биополем, что идет кто-то родственный. Пятница!
Он даже Федосееву всегда искал глазами. А тут словно кто-то его за ухо потянул.
Леня обернулся.
Лагерь вовсю уже работал вилками, а этот человек только еще шел к столовой — не спеша, о чем-то размышляя. Леня, забыв про картофельные котлеты с грибами, смотрел на него. Стекла в столовой были разноцветные, и человек этот становился то синим, то красным.