Лето в большом городе

Бушнелл Кэндес

— Я слышала, что от него ребенок умнеет, — говорит Донна.

Я уставилась в тарелку с печеньем, воображая, что Саманта бы подумала об этой беседе.

Она хоть знает, что Гленн планирует превратить ее в машину для рождения ребенка? Эта мысль вгоняет меня в дрожь. А что если, то, что сказала об эндометриозе Миранда — правда? И она не сможет забеременеть сейчас, или вообще? Или забеременеет, а ребенок окажется у нее в кишечнике?

Кстати, где носят черти эту Саманту?

Парень, вот что по- настоящему доставляет

мне неудобство. Я должна выбраться отсюда.

— Могу ли я воспользоваться телефоном?— спрашиваю я, и не дожидаясь ответа, набираю номер Бернарда. Его все еще нет. Я вешаю трубку, и, закипая решаю звонить ему каждые полчаса, пока не застану его.

Когда я возвращаюсь в комнату, разговор там явно не клеится. Причем настолько, что Донна начинает расспрашивать, как проходит мое лето.

Теперь настал мой черед похвастаться.

— На следующей неделе будет чтение моей пьесы.

— Ааа, — говорит Донна, явно не впечатленная. — Что такое чтение пьесы?

— Ну, я написала пьесу, и мой профессор сочел ее очень хорошей. Я встретила одного парня, Бобби, у него дома нечто наподобие театра, а мой бойфренд — драматург, Бернард Сингер — может, ты слышала о нем. И это не значит, что я не писатель, но... — мой голос звучит все тише и тише, пока вовсе не смолкает.

Нет, все-таки, а где Саманта?

Гленн нетерпеливо смотрит на часы.

— О, она появится, — журчит миссис ЛаДонна, — Мы, ЛаДонны, всегда опаздываем, — говорит она гордо, как будто это плюс. Я смотрю на нее и качаю головой. Она здесь вообще не помощник.

— Я думаю, что постановка пьесы — это очень волнительно, — говорит Эрика, тактично меняя тему.

— Так и есть,— соглашаюсь я, молясь, чтобы Саманта появилась в ближайшие минуты. — Это большое начинание. Моя первая пьеса и все такое.

— А я говорила Эрике, что она должна стать писателем, — заявляет Гленн, награждая дочь неодобрительным взглядом. — Если ты писательница, то можешь оставаться дома со своими детьми. Если ты, конечно, решишь завести детей.

— Пожалуйста, мама , — говорит Эрика так, будто слышала эти фразы уже тысячу раз.

— Вместо этого Эрика решила стать публичным защитником! — мрачно восклицает Гленн.

— Публичным защитником, — повторяет миссис ЛаДонна, выглядя очень удивленной.

— Кто это?— спрашивает Донна, рассматривая свои ногти.

— Это особая специализация адвокатуры , — отвечаю я, не понимая как Донна может не знать таких вещей.

— Это все вопросы выбора, мама, — твердо говорит Эрика. — И я выбираю, чтобы за меня не выбирали.

Гленн натянуто улыбается. Вероятно, она не может управлять мышцами лица после подтяжки.

— Это звучит ужасно грустно.

— Но это вовсе не грустно, — ровно отвечает Эрика. — Это освобождение.

— Я не верю в выбор, — заявляет Гленн в пространство. — Я верю в судьбу. И чем быстрее, ты примешь свою судьбу, тем лучше. С

моей стороны это выглядит так, что молодые девушки тратят впустую кучу времени, стараясь выбирать. И все заканчивается ничем.

Эрика улыбаясь. И поворачиваясь ко мне, поясняет.

— Мама пытается женить Чарли годами. Она подталкивала каждую дебютантку из Блю Бук в его сторону, но, конечно, ему не понравилась ни одна из них. Чарли не такой дурак.

Миссис Ладонна начинает громко хватать ртом воздух, и я в шоке оглядываюсь. Донна и ее мать выглядят так, будто тоже сделали подтяжку. Их лица такие же застывшие, как у Гленн.

Звонит телефон, и я автоматически беру трубку, лихорадочно надеясь, что это Бернард понял каким-то образом, что я Кляйнфельде.

Я иногда такая дрянная. Это Саманта.

— Где ты? — торопливо шепчу я. — Здесь уже все, Гленн и Эрика...

— Кэрри, — прерывает она. — Я не могу этого сделать.

— Что?

— Кое-что стряслось. Я не могу прийти на встречу. Так что, если ты не против сообщить Гленн...

Вообще-то, я против. Я внезапно обязана делать за нее грязную работу.

— Я думаю, ты должна сказать ей это самостоятельно, — и я передаю трубку Гленн.

Пока Гленн разговаривает с Самантой, девушка— продавец появляется в комнате, сияя от восторга, и катя за собой огромную со свадебными платьями. Атмосфера накаляется, поскольку Донна с матерью бросаются на платья и начинают их перебирать и поглаживать так, будто это кондитерские изделия.

С меня хватит. Я ныряю прямо в стойку со свадебными платьями и пробиваюсь на другую сторону.

Свадьба - как поезд. Если ты в него сел, то не можешь сойти на полном ходу.

Как и в метро.

Поезд метро остановился в темных туннелях где-то между Сорок Второй и Сорок Девятой улицами. Он застрял минут на двадцать, и пассажиры забеспокоились.

И я в том числе. Я дергаю дверь между вагончиками и выхожу на крошечную платформу, перегибаясь через нее в попытке обнаружить причину остановки. Конечно, это бесполезно. Вот так всегда. Я могу разобрать только стены туннеля, пока и они не исчезают в темноте.

Поезд неожиданно кренится, и я чуть не выпадаю с платформы. Я хватаюсь за ручку двери в последний момент, и напоминаю себе, что нужно быть более осторожной. Трудно быть осторожной, когда чувствуешь себя неуязвимой.

Мое сердце стучит как отбойный молоток всякий раз, когда я мечтаю о своем будущем.

Бернард читает мою пьесу.

Как только я покинула Кляйнфельд, сразу же помчалась в телефонную будку и наконец, дозвонилась до него. Он сказал, что у него в разгаре кастинг. Я поняла по его голосу, что он не очень-то ждет моего визита, но продолжала настаивать, и он смягчился. Наверное, он понял по моему голосу, что я нахожусь в настроении, в котором меня ничто не остановит.