Летом сорок первого
Шрифт:
– Да ты... Да вы? За кого принимаете? – задохнулся Закомолдин, обожженный страшной догадкой.
– За тех, кто вы и есть на самом деле. Нечего перед нами комедь ломать, – и капитан сказал, как отрезал: – За немецких диверсантов!
Закомолдин оторопел. Притихли разом и бойцы.
Если бы вдруг рядом раздался взрыв, загрохотал гром, забил фонтан из-под земли или образовалась под ногами гигантская трещина, обнажая глубокую пропасть, наверное, меньше бы они вызвали удивления и тревоги, чем оскорбительное подозрение капитана.
– А ху-ху не хо-хо! – ругнулся Ляхонович и сунул капитану свою красноармейскую книжку. – Протри
Чернов и Силиков тоже вынули свои документы.
Документы у них отобрали. Капитан, даже не читая, сложил их и протянул рослому бойцу в фуражке:
– Старшина, спрячь-ка их, в штабе разберемся.
Дула винтовок и отечественных автоматов ППШ с круглыми дисками все так же сурово были направлены на Закомолдина и его бойцов. Дело приняло очень крутой поворот. Силиков тихо ругался. Ляхонович обомлел. Чернов звонко рассмеялся:
– Ну и даете!.. Ну и даете!..
– Заткнись! – оборвал его старшина. – А то прошью пулями!
Капитан прошелся по полянке. Невысокого роста, плотный, жесткие черты лица, светлые, чуть выцветшие глаза, смотрят прямо и строго.
– Свои? – передразнил он и, скривив губы, тронул носком сапога трофейные плоские автоматы. – А это что? Табельное оружие? Или мы тут ослепли? А это что? Тоже табельное красноармейское имущество? – он пнул немецкие пустые баклажки и круглые емкости с продуктами. – Кому мозги вправляете? А это что? Командирский планшет? – он указал на трофейный планшет, взятый у немецких танкистов. – И карта русская? Еще факты? Пожалуйста. Я пока не оглох, могу разобрать и отличить русскую речь от немецкой. Своими ушами слышал, как якшались любезно эти двое, эти ваши так называемые красные командиры! – И вдруг взорвался, переходя на крик: – Сволочи вы! Звери! Вот кто! Немецкие диверсанты, переодетые в нашу форму! Не будет вам никакой пощады!
Как не теснятся деревья, обступая дорогу, а все равно то там, то здесь мелькают в зеленой густоте светлые пятнышки, которые порождают в душе надежды на выход из этого темного и нудного царства глухого ельника и сосняка. Автоколонна двигалась всю ночь до самого рассвета, до момента, когда край солнца еще не поднялся над вершинами деревьев, но его лучи уже пронизали почти насквозь глухоту леса, и только тогда встала на дневку.
От дороги в лес далеко не углублялись, а расположились по обе ее стороны, наскоро замаскировав машины. В лесу было тихо и приятно, лишь издали доносилось какое-то глухое рокотание, словно где-то далеко бегают обутыми ногами по гулкой железной крыше. В этом неясном звуке слышалась тревога, и она невольно захватывала и волновала бойцов отдельной артиллерийской батареи. Каждый из них понимал, что там, впереди, где-то за краем леса с раннего утра уже начался бой, а может быть, он не затихал и всю ночь, просто они были еще далеко и в шуме своих моторов не улавливали посторонних звуков.
– Слышь? – спросил Закомолдина шофер Нестеров, помогая ему крепить в кабине своей боевой машины пульт управления стрельбой. – Кажись, где-то рядом?
Он не произнес слова «фронт» и «бой», поскольку и так все было понятно. Константин Сергеевич, завинчивая гайку, согласно кивнул:
– Близко.
На душе у механика с самого первого дня, как только узнал о фашистском нападении, лег черной глыбой камень большого горя. Закомолдин непрестанно, что бы ни делал, думал о сыне, о своем Сережке. Что с ним? Где он? Жив ли? На многочисленные запросы вразумительного ответа пока не было. Даже в штабе пограничных войск, куда по просьбе Закомолдина обращался сам директор научного института, ничего ясного не ответили, лишь сказали, что погранзаставы и погранотряды первыми приняли бой и сведений о личном составе, в том числе и командном, пока не поступало. Да и от кого они могут поступить, горестно думал Константин Сергеевич, если почти вся Белоруссия вместе со столицей уже в руках у гитлеровцев? Думы роились в голове, надсадно болело сердце, а руки делали свое дело.
– Придержи-ка, Иваныч, планку, пока я завинчу шуруп.
Нестеров послушно выполнял просьбу механика.
Так уж вышло, что на первых же тренировках многие командиры боевых машин, бывалые артиллеристы, высказали серьезное замечание: стрелять в боевой обстановке с помощью выносного пульта управления очень неудобно, да к тому же стоит ли напрасно подвергать лишней опасности этот важный узел, который может быть перебит случайной пулей и осколками. А на войне случайностей, не предусмотренных и не учтенных, хоть отбавляй. И тогда конструктор майор Попов, посоветовавшись со своим коллегой капитаном Шитовым, по рекомендации тех же командиров машин, принял решение: закрепить в каждой кабине пульт управления. Это давало возможность производить залп быстрее и непосредственно из кабины.
Приняв решение, Александр Сергеевич с надеждой посмотрел на механика:
– На заводе конечно же учтут наши поправки. А как здесь, Константин Сергеевич, сможем ли своими силами?
– Своими силами, значит, вот этими руками, – ответил Закомолдин, поднимая свои крупные, натруженные ладони с костистыми бугорками мозолей, в темных крапинках въевшейся в кожу металлической пыли и пороховой гари. – Раз надо, так сотворим. Все установки вручную делали, чего говорить-то. Не зря ж инструмент с собой везем.
Помощников у механика оказалось много. Начал Закомолдин с последней, седьмой, машины, а не со своей, первой, в которой ехал с Нестеровым. Подумал механик просто, по-рабочему, что свою-то он и при любых обстоятельствах обеспечит пультом управления, а вот на остальных надо его смонтировать в первую очередь.
– Сергеич, глянь-ка на дорогу! – Нестеров с плоскогубцами в руках смотрел в просвет между деревьями на шоссе. – Танки наши катят в обратную сторону.
– Куда? – спросил Закомолдин, не поднимая головы, завинчивая шуруп до упора.
– В обратную, говорю, – и добавил с нескрываемой тревогой: – Не драпают ли?
– Иди ты! – недовольно произнес Закомолдин, не веря в такое предположение.
Вслед за танками показалась бронемашина. Она вдруг притормозила в том месте, где близко от дороги стояли гаубица и грузовик.
В раскрытую дверцу высочил командир. Весь в коже: кожаные брюки, куртка, фуражка и сапоги. На петлицах две «шпалы». А лицо осунувшееся, под глазами темные круги от бессонницы и усталости.
– Что за часть? – требовательно и властно запросил он.
– Особого назначения, товарищ майор, – поспешно ответил Валентин Овсов, выбежавший на дорогу к бронемашине.
– Где командир?
– Здесь, я проведу вас.
Капитан Флеров, почуяв что-то неладное, сам спешил навстречу. Вскинул руку к козырьку, представился:
– Командир отдельной артиллерийсскй батареи...
– Куда движетесь?
– В распоряжение штаба фронта, – ответил Флеров.