Летописцы отцовской любви
Шрифт:
– Ошибка, - замечает он.
– Колоссальная ошибка.
– Знаю, но пойми: не удержался.
– А она что? В слезы? Рассердилась?
– Сперва рассердилась. Демонстративно вытерла рот белоснежным чистым платком. Тут-то я и заметил, что у нее совершенно черный лак на ногтях. А на среднем пальце какая-то татуировка.
– О Господи!
– Татуировка, Карел!
– восклицает М.
– Понимаешь? Ей тринадцать - и татуировка! Никогда, понимаешь, никогда не смогу смириться:
Отец опять молча кивает.
– Потом, правда, выяснилось, что это всего лишь переводная картинка, но я уже успел повысить на нее голос.
Опять молчаливые кивки:
– Сказать по правде, я стал орать на нее.
– Она, конечно, разревелась?
– Конечно разревелась.
– Вырвалась от тебя и уехала домой?
– Вырвалась от меня и уехала домой.
История повторяется.
– Как ты думаешь, Карел, что мне делать?
Отец думает.
– Позвони ей и скажи, что ты сожалеешь. Извинись.
– Это нужно?
– Сделайте так, - вступает в их разговор мама.
– Мы иногда думаем, что наши дети замечательные и что только под чьим-то дурным влиянием вызывающе одеваются, красятся или слушают дурацкую оглушительную музыку. Все это не так. Все это неотделимо от них - это их одежда, их макияж, их музыка. Это они какие есть.
– Железно, - усмехается братец.
– Это мы какие есть. Это наше скурвленное поколение.
– Сегодня не Рождество, - напоминает отец автоматически.
– И когда мы их упрекаем, что они надели на себя нечто, на наш взгляд, несносное, или что их любимый хит совершенно дурацкий, они понимают это обычно так, что тем самым они тоже глупы и несносны.
М. внимательно слушает мою мать.
– Позвони ей и скажи все, - советует мой отец.
М. идет к телефону и с отчаянным видом набирает номер.
– Это я, Кроха.
– Голос у него совершенно другой - со мной он разговаривает иначе.
– Послушай, я очень сожалею, что так получилось.
– Я имел в виду совсем не то, - шепотом подсказывает ему мой отец.
– Я имел в виду совсем не то, - говорит М.
Кроха что-то отвечает.
По выражению лица М. ясно, что его извинения благосклонно приняты.
Минутой позже он уже непринужденно беседует - я даже узнаю его голос.
Мой отец удовлетворенно кивает.
– Ты уже пообедала? Что же ты ела? Вареную брокколи? Без ничего? И это ты называешь обедом?!
Отец вскакивает и закрывает ладонью трубку.
– Пищу не критиковать!
– настойчиво шепчет он.
– Я пошутил, - быстро говорит М.
– Брокколи - это нормально.
Он еще с минуту-другую говорит, потом начинает прощаться:
– Ну будь здорова, любонька. Посылаю воздушный поцелуй.
Он чмокает губами в воздухе и вешает трубку.
– Я клятвенно обещаю, что детей у меня никогда не будет, - кисло говорит братец.
Вспоминаю. Пишу. Читаю.
Вдруг меня начинает мучить жажда, но в холодильнике пусто, хотя только сегодня утром я купила три литровые бутылки минеральной воды! Меня охватывает какое-то глубокое раздражение, усталость от всего этого отпуска.
Пытаюсь подавить свое раздражение.
А что еще нам остается?
– Пойду куплю прохладительного, - восклицаю как можно веселее.
– Говорите, кому что!