Летописцы отцовской любви
Шрифт:
– Понимаю.
– Нет, боюсь, что, при всем желании, понять этого ты не можешь.
Ну конечно, не понимаю. Я бездетная и понять этого не могу. Могу только смиренно ждать, когда М. мне все объяснит.
– Кое-чем поделюсь с тобой, - говорит он.
– Когда хочет, она может быть просто чудо! Остроумная, милая, внимательная: Но с равным успехом может вести себя как жестокая и наглая эгоистка.
Иногда о его дочери я думаю то же самое (каждый ребенок временами ведет себя как бесчувственный выродок - будто я по себе не знаю:), однако с таким его резким суждением согласиться
Я робко что-то возражаю в пользу Крохи, но М. обрывает меня.
– Я не видел ее уже более двух недель и в ближайшие выходные тоже не увижу, потому, естественно, хотел с ней встретиться хотя бы раз на этой неделе, - тщательно и весомо произнося слова, он повторяет все то, что, разумеется, мне уже известно.
А хотите знать, почему он так тщательно все произносит?
Да потому, что скорее всего надеется, что его услышит, кто-то (желательно на небесах) и признает его правоту.
– В понедельник, естественно, встретиться она не могла - должна была готовиться к письменной по химии. Во вторник у нее была аэробика, а в среду после этой вторничной аэробики она была жутко измотана. Четверг вроде бы единственный день на неделе, когда она может погулять с Моникой. Итак, оставался только один день - сегодняшний.
Сейчас я не только могу согласиться, но должна это сделать.
– Мы договорились встретиться в четыре в городе, но после обеда она позвонила мне домой и сказала, что к четырем явно не успеет - ей нужно отдать одному мальчику из класса струны для гитары. Без комментариев. Я сосчитал до десяти и передвинул нашу встречу на полчаса. Она приехала на восемнадцать минут позже и, извинившись, сказала, что у нее есть для меня самое большее минут сорок, потому что к шести, от силы к шести с четвертью ей позарез нужно быть дома - она едет с мамой на Слапы жарить на костре сардельки.
– Да что ты!
– Вот именно. Жарить сардельки! Я про себя сосчитал до двадцати, а потом с улыбкой до ушей предложил ей, не теряя времени, сесть где-нибудь в ближайшем кафе и после того, как мы три недели не виделись, немного поговорить:
М. молча наблюдает за моей реакцией. Я чувствую, что опять должна кивнуть, и я киваю.
– И знаешь, что она мне ответила? Что ненадолго на чашку кофе она пойдет со мной, но еще до этого нам придется поискать запасные колесики для роликов:
Я целую его в щеку и сочувственно глажу по руке.
– Мы видимся все меньше, разговариваем все меньше, и, естественно, дальше будет еще хуже, - говорит М.
– Если она вот так плюет на меня в тринадцать, что же будет в шестнадцать? Если я действительно стремлюсь к невозможному, зачем тогда вообще стремлюсь? Почему не оборву все?
– Потому что ты ее любишь, - говорю я.
11.
– Позвольте спросить вас: как вообще ваша дочь переносит это?
– говорит наш фатер этому разведенному кадру.
– Я имею в виду вашу взаимную разлуку?
Мы как раз откушали. Обед протекал в поразительно спокойной обстановке, так что пока я единственный, кто залез под стол, но к этому давно все привыкли. Мать сервирует кофеек с такой осторожностью, что я едва-едва слышу: с одной стороны, она старается не разбить праздничный сервиз, с другой - не сглазить это небывалое совпадение взглядов. Я всем нутром чую, как она силой принуждает себя не идеализировать ситуацию, а принимать ее трезво, без всяких нереалистичных, преувеличенных ожиданий.
– И знаете ли, что самое удивительное?
– говорит фатеру ухажер.
– Мы обычно спрашиваем, как это переносит она. Почти автоматически все предполагают, что в таких случаях ребенок страдает несравнимо больше взрослого.
Слышу, как он отхлебывает кофе и ставит чашку обратно на стол.
– Но когда вы такого якобы страдающего ребенка попросите поскорее позвонить вам, то он об этом - очевидно, по причине своего страдания - всякий раз забывает. Вы ждете, ждете, но телефон молчит. В конце концов вы не выдерживаете и звоните сами, ибо после двух-трех дней напрасного ожидания это именно вы, кто умирает от тоски и печали, а измученный родительским разводом ребенок как ни в чем не бывало говорит вам: "Привет, папуля, послушай, я могу тебе звякнуть примерно через час? Sorry, но по телику как раз начинается "Беверли-хиллс":
Фатер заразительно смеется.
– Это мне явно кое-что напоминает:
Готов поклясться своими башмаками, что при этом он кидает выразительный взгляд на сестрицу.
– Запомните правило номер один: прежде чем позвонить ей, посмотрите телевизионную программу, - поучает папахен.
Он, факт, лыбится - по голосу слышу.
– А теперь скажите: как эту разлуку переносите вы?
– Сейчас уже лучше. Временами бывает довольно трудно, но иной раз, напротив, очень хорошо. Даже опасно хорошо. Надеюсь, вы понимаете меня.
– Да, понимаю, что вы имеете в виду.
Минутная тишина.
– Но с чем действительно я не могу смириться, так это с тем, что вижу ее так мало. Так отчаянно мало.
– Раз в неделю во второй половине дня и каждый второй уик-энд, - говорит фатер со знанием дела.
– Именно так.
– С Ренатой у меня было точно так же - правда, Рената?
– Да, папенька, - говорит сестрица голосом Адины Мандловой.
– Вы совершенно правы, папенька.
– Кое-чем поделюсь с вами, - говорит этот отвергнутый отец с пылом.
– Да, я вижу свою дочь крайне мало, но верю, что, невзирая на это или скорее даже поэтому, я парадоксально в большей мере отец, чем неразведенные отцы, которые могут видеть своих дочерей, когда им заблагорассудится.
Похоже на то, что наш фатер серьезно призадумывается над такой премудростью.
– Вы так считаете?
– Да. И по двум причинам. Первая: ты ценишь эти неожиданно подаренные редкие часы, которые можешь провести с ней, и проживаешь их, стало быть, гораздо интенсивнее и как бы осознаннее. И вторая: в течение тех дней, которые вынужден прожить без нее, тоска активизирует поразительное множество воспоминаний о том времени, когда вы жили вместе. Ты можешь вдруг вспомнить, как впервые купал свою дочь в белой пластиковой ванночке в ромашковом отваре и едва дышал, боясь, как бы это мокрое маленькое тельце не выскользнуло из рук. Или как несколькими годами позже в песочнице она с этаким