Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Милые дети, может быть, вы не прямо сейчас поженитесь, если, конечно, нет особых обстоятельств, а дождетесь, когда из Африки вернется мой муж и Вадькин отец, а? Дело в том, Инна, что он работает в таких местах, где плохо дело со связью. Я ему даже сообщить не смогу о намечающемся изменении гражданского статуса его сына. И я думаю, Михаил Александрович очень расстроится, если пропустит свадьбу. Как вы на это смотрите, Инна? Уважим Михаила Александровича?
– Конечно-конечно, – закивала девица. – Мы не особенно торопимся. Все в порядке. Я пока не беременна.
Вот кто ее знает: издевается она или правда наивна и бесхитростна, как одуванчик?
Франик, который до сих пор молчал и во все глаза глядел на брата и его девушку, фыркнул от смеха с набитым ртом, поперхнулся, закашлялся и всех осчастливил, забрызгав какао и комками плохо пережеванного и размокшего во рту бутерброда с колбасой.
После каникул Олегу, хочешь не хочешь, пришлось выйти на работу. В течение недели он несколько раз не выдерживал и зазывал Лину в тренерскую комнатушку, забитую инвентарем, раскладывал ее на пыльных матах и, действуя грубо, почти насиловал, рвал колготки, оставлял следы зубов на декольте – наказывал за разлуку. Однако ей такое сексуальное поведение явно нравилось, несмотря на все ее разговоры о любви к комфорту. Она выходила из каморки раскрасневшаяся и помолодевшая, одергивала длинную юбку, маскируя разлезшиеся колготки, стягивала рукой края глубокого выреза блузки и проводила языком по губам, слизывая остатки поцелуя, вспоминая его вкус – чуть сладковатый вкус сочного июльского стебелька.
Олег не стал рассказывать Лине о своей беседе с Петром Ивановичем, а она не стала задавать никаких вопросов, как будто ничего и не было. И Олег постепенно успокаивался, забывая неприятную встречу, как сон. Такой сон, который, пока снится, не отличишь от реальности, а когда выныриваешь из него – с трудом, как из омута, судорожно дыша, – еще долго не отпускает и портит настроение. Приснился Петр Иванович, был и сплыл, клей израсходован, а пузырек выброшен и разбился, говорил себе Олег. А Лина? Он с нетерпением ждал летних каникул, так как она намекнула, что почти все лето будет совершенно одна, независима, не связана с ребенком и… готова к любовным экспериментам. Все это осуществимо, если Олег будет себя хорошо вести. Фраза сопровождалась многозначительным взглядом и чувственным трепетом розовой орхидеи. Не понял он этой фразы. Как он должен себя вести-то? Ладно, он будет хорошо себя вести, самым что ни на есть пристойным образом. И упражнения в тренерской каморке прекратились. Но Лина, кажется, была этим не слишком довольна и хмуро провоцировала его, оседлав низкую скамеечку, для чего ей приходилось высоко задирать юбку и поднимать коленки чуть ли не до груди.
Олег готов был уже отменить свое «хорошее поведение», когда перед днем рождения Ленина его отправили дежурить в народную дружину, милиции помогать. Сбор был назначен в штабе ДНД, и народу в маленькую комнатушку набилось восемь человек. Девятым был Олег. Десятым – предводитель. Создавалось впечатление, что всех понадергали из спортивных учреждений, парни были как на подбор, молодые и пружинистые, упругие, как мячи. Полагающихся красных повязок с надписью «ДНД» никому не выдали, и вся компания чуть ли не строевым шагом направилась куда-то – очень целеустремленно. Никто друг с другом не переговаривался, никто друг на друга не смотрел. Более того, Олегу показалось, что не только не смотрят, а даже отворачиваются.
Очень странным оказывалось это дежурство. Никакого штатского благодушия, никакой прогулочной походочки, свойственной дружинникам. Стая волков, пофыркивающая по-волчьи, полязгивающая зубами, преследующая цель. А о цели-то не было сказано ни слова. Олег тоже начал озираться, косить цепким взглядом, напрягать спину, словно бы в предчувствии нападения сзади. И понял вдруг, что именно его в особенности смущает и настораживает: в компании мелькали две смутно знакомые физиономии. Олег напряг память и сделал крайне не понравившееся ему открытие: он был почти уверен, что физиономии принадлежали Валере и Коляну – поганцам-«гусарам» из «Паланги», которых он здорово отделал в тот памятный вечер.
Вот, значит, как? Подстава, значит? Тогда, братцы, не грех и дезертировать. Следует чуть-чуть отстать, не отстать – достаточно пойти замыкающим и слинять на повороте. Нырнуть в первую же подворотню. Здесь, на Скороходова, все дворы проходные. И все – беглым шагом обратно к Кировскому проспекту, потом через подземный переход на Большой, хорошо, если подойдет троллейбус, а нет, так к Тучкову мосту – и на Васильевский, домой. А как там потом объясняться, видно будет. Отстал по малой нужде и потерял колонну, заблудился. На Петроградской стороне, с ее множеством небольших улочек, в плане похожую на неравномерно ячеистую сеть, человеку непривычному, жителю расчерченного по линеечке Васильевского острова, заблудиться – раз плюнуть.
Но ничего у Олега не получилось, отстать ему не позволили, все время кто-то находился за спиной. Очень скоро вошли в какой-то двор и заняли позицию рядом с одной из парадных. Долго ждать не пришлось, из парадной, галдя и толкаясь, начали выходить люди, внешностью своей являя полную противоположность подтянутым, короткостриженым и крепеньким дружинникам. Их окружили, этих длинноволосых и редкобородых, не очень трезвых молодых людей, предложили им проследовать в ближайшее отделение милиции для выяснения личностей и цели имевшего места собрания. Предложение не нашло понимания и вызвало всплеск агрессии, выразившийся в употреблении нецензурных выражений с указанием на личности. Непристойная жестикуляция тоже имела место. Кто-то кого-то задел или кто-то нарочно подставился, и завязалась битва, битва неравная – мускулатуры и умения драться у дружинников было не в пример больше.
Олег прислонился плечом к грязной стенке и решил, раз уж не удалось слинять, ни во что не вмешиваться. Но и в этом благородном начинании его постигла неудача. Он увидел вдруг, что из той же парадной вышел… Вадим, обнимая за плечи очень красивую девушку, вероятно, ту самую Инну, невесту, о знакомстве с которой Олегу под фырканье Франика рассказала на днях мама. Олег видел, как то ли Валера, то ли Колян тут же втолкнул Вадима в самую гущу потасовки, и Вадим почти сразу упал, утянув за собой девчонку.
Олег, поначалу замеревший от неожиданности, бросился в свалку, спасая брата, молотя в полную силу негодяев-дружинников руками и ногами, без всяких правил, отчаянно, жестоко и даже подло. Он успел выдернуть Вадима и отшвырнуть его подальше от кучи-малы и увидеть, что за ним вылетела и девчонка, намертво вцепившаяся в Вадьку.
Потом мир бесшумно взорвался и исчез, улетучился, растворился в звездном небе.
Очнулся Олег на твердом полу от боли в затылке, от духоты и вонищи, а также от звуков занудной песни, исполняемой вполголоса козлиным тенором:
Я фачился с герлами
На фирменных флэтах…
Он не сразу осознал, что находится в компании с теми, кого поджидали так называемые дружинники, и что мероприятие это – привет от Петра Ивановича, та самая обещанная проверка, которой он, надо полагать, не выдержал. Нет, не выдержал. И слава богу. Может, теперь отстанут, отлипнут, отклеятся.
Олег, приложив немалые усилия, приподнялся на локтях и сел. Голова кружилась, боль скапливалась в затылке и, когда ее становилось слишком много, проливалась, натекала на шею и плечи, испарялась где-то под лопатками. На секунду становилось легче, а потом все повторялось. Но – удивительное дело! – сознание оставалось ясным, даже определилась цель: добраться до стенки (ползком, потому что коленки явственно тряслись) и сесть, прислонившись спиной. Подождать, когда источник боли хоть немного иссякнет – не бездонный же он, а потом… Видно будет, что потом. И Олег пополз на заднице, опираясь на руки, переваливаясь, подгребая ослабевшими ногами, пыхтя и втягивая неизвестно откуда взявшиеся сопли.