Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Батюшка, уж ты втайне отпой, не обижу, – шепотом умоляла бабуля. – Самому-то все черти грезились – вино любил, чертей-то навидался уже, так надо бы в рай…
– Уйди, старушка, я в печали, – прогудел Антоша Миллер, не сообразивший, чего от него хотят.
– Так и я в печали, батюшка. Где я в Ленинграде дешевого попа найду? Отпой, а?
– Я тут, бабка, послушание отбываю, – включился и заиграл Антоша, – не имею права служить. Неправедно осужден.
– А… доколь? Осужден-то доколь? – интересовалась бабка.
– А вот падет на землю звезда-полынь, – врал из Апокалипсиса Антоша, что помнил, – отравит все на свете, тут я и освобожусь. Все мы освободимся. Аминь.
– Аминь, батюшка, – перекрестилась бабка. – Так отпоешь?
– Шесть «Столичных» по ноль семьдесят пять, – заломил Антоша.
– Окстись, – фыркнула бабка. – Две. Ты же без волос и без бороды. Грех один.
– Шесть, – настаивал Антоша, – за конфиденциальность.
За конфиденциальность бабка, испугавшаяся непонятного слова, уступила, и к концу рабочего дня все – политически неблагонадежная компания, местный работник Илья Тимофеевич и конвой – пребывали в благодушном, расслабленном настроении. Все, кроме Олега, который, возможно, и не отказался бы поддержать компанию, но торопливая «оргия» в морге случилась в его отсутствие.
Он мыл пол и вышел с ведром, чтобы выплеснуть грязную воду в канализационный люк, забранный решеткой, или прямо в Карповку. В этом было преимущество поломоя – в возможности хоть на две-три минуты выйти на свежий воздух. Пол и стены можно было мыть бесконечно и бесконечно выносить ведра, а стало быть, и прогуливаться. Во время одной из таких коротких прогулок его чуть не сбили белые «Жигули» последней модели. Олег отпрыгнул от несущейся вдоль Карповки на полной скорости машины и прижался спиной к влажному по случаю мелкого дождичка древесному стволу. Да так и остался стоять, потому что машина резко затормозила, и из нее, чуть не ударив Олега водительской дверцей, не очень ловко выбралась Галина Альбертовна – длинноглазая Исида, Нут, Баст и кто-то там еще в одном лице. Она накинула глубокий капюшон куртки и ушла в него до переносицы. Ноздри богини трепетали от гнева, орхидея… О, нет, уже не орхидея, а яркий, почти светящийся на фоне мутного дня цикламен презрительно дрожал и ник к подбородку.
– Ты сменила помаду? – удивился Олег и опомнился: – Лина, как ты сюда попала?
– Очень просто, – процедила она сквозь зубы, – охранник поднял шлагбаум.
– Так ведь не пускают на личном транспорте?
– У меня есть удостоверение. Особое такое, красненькое. И не делай вид, что не понимаешь, о чем речь.
– Я и не делаю, – сказал Олег, глядя поверх ее головы на ворону, севшую на крышу морга. – Я тут научился искать причины и следствия. Причин, если честно, не нашел, а следствия – налицо. Спасибо нашему общему знакомцу Петру Ивановичу, ведь так, Лина?
– Легко было догадаться. Только что же ты, милый, причин не понял? Проверочку-то не прошел, не тех мальчиков побил. Где была твоя голова? Что тебе это отребье, за которое ты чуть голову не сложил? Не болит головушка-то?
– Пройдет, – пожал плечами Олег, следя за взъерошенной вороной на крыше. Ворона упорно мокла под холодной моросью и никуда не торопилась, ни строить гнездо, ни под навес, чтобы обсохнуть. Паразитов изводила в сырости, что ли?
– Ты все провалил, как последний сопляк… – зашипела Лина, глубоко засунув в карманы ледяные руки. – Ты меня подвел, понял ты или нет?! Меня еще больше, чем себя самого. У меня ребенок, а ты меня убил, мерзавец, уничтожил! Ты меня последнего шанса лишил из дерьма вылезти! Мне теперь подсадкой служить до второго пришествия! Под такую нечисть ложиться, что и подумать тошно! Или этого ублажать…
– Петра Ивановича? – усмехнулся Олег.
– Ладно, он хоть один. Но иногда я думаю, что легче под покойника лечь…
– Говорят, кое-кто именно покойников и предпочитает, – безжалостно пожал плечами Олег. – У нас тут как-то ночью окно разбили, покрывала с клиентов поснимали…
– Сволочь! – заорала, не дослушав, Лина. – Ты… издеваться еще будешь! Все вы сволочи!
Она внезапно успокоилась, взяла себя в руки, цикламен обрел жесткую симметрию, стал плоским, как в гербарии. Потом сухие лепестки раздвинулись и сухо прошуршали:
– Я сейчас могу громко закричать, что меня насилуют. И ты, сэр рыцарь, не отмажешься. Говорят, с насильниками в тюрьме жуткие вещи вытворяют.
– Давай, кричи, – равнодушно сказал Олег, прижатый к дереву. Ворона на крыше встряхнулась, но улетать и не подумала, смотрела на Олега веселым, умным глазом.
– Где, кстати, твой конвой? – оглянулась Лина.
– Наверное, обсыхает. В помещении, – усмехнулся он.
– Разгильдяи. Не хочешь расслабиться на заднем сиденье, пока они там обсыхают? – предложила она, и цикламен вновь наполнился живым соком и, казалось, даже заблагоухал.
– Чтобы экспертиза подтвердила изнасилование? Спасибо.
– Дурак. Дурак и мерзавец. Негодяй и трус. Сволочь. Дерьмо. Дурак. Мерзавец…
– Это уже было, – перебил Олег, – ты повторяешься, Лина.
– Мне было хорошо с тобой. В кои-то веки мне было взаправду хорошо. Все могло бы быть так замечательно. Мы бы с тобой уехали куда-нибудь. Куда надо, туда и уехали бы, – заторопилась она, упреждая вопрос. – Такое шикарное задание… А ты…
– Сволочь, мерзавец, дурак, – повторил Олег. – Пусть так. Только почему на меня, убогого, столько пороху растрачено? Мало ли таких молодых, красивых, сильных и ловких? Неприкаянных?
– Значит, мало, – отрезала Лина. – Тебе предлагается исправить ошибки и загладить свою вину. И приступить к выполнению той работы, которую предлагает тебе Петр Иванович.
– У меня уже есть работа, – ответил Олег и погремел ведром, – просто замечательная работа. И дал мне ее как раз Петр Иванович.
– Ты не понимаешь, – прошелестели лепестки, – могло быть гораздо хуже. И ты не знаешь, от чего отказываешься.
Она помолчала, а потом, поняв, что Олег больше не намерен поддерживать беседу, закончила устало, безжизненно:
– Я так и знала, что все бесполезно. Что ты сорвался с крючка. Воля твоя. Только никто этого просто так не оставит. Ты вынужден будешь прийти сам или…
– Или? – равнодушно и немного насмешливо спросил Олег.
– Увидишь. На своей шкуре испытаешь, что происходит с теми, кто не прошел проверок! Уж не обессудь! И не обижайся потом, если попадешь под колеса, ненароком сопьешься или если тебя сочтут буйнопомешанным.
– Да я и не обижаюсь, с чего ты взяла? – иронически поднял брови Олег и посмотрел вслед улетавшей вороне.