«Летучий голландец» российской интеллигенции (очерки истории «Философского парохода»)
Шрифт:
«списки были трех сортов: 1) добросовестные, 2) чтобы отписаться, 3) злостные. „Добросовестные“ исходили от <…> „честных коммунистов“, писавших то, что они, как им казалось, доподлинно знали, и о тех, с кем они по службе или по роду деятельности встречались и разговаривали. <…> Ко второй категории принадлежат коммунисты либерального типа, мирно уживающиеся с деятелями из чужого или враждебного коммунизму лагеря. Такие коммунисты смутились было: неловко, черт возьми, назвать хорошо знакомого, <…> а с другой стороны, с парткомом шутки плохи. Как быть? И разрешили они эту задачу тем, что назвали в своих анкетах имена, примелькавшиеся в речах Зиновьева и в газетных статьях, считая, что этих все равно не минует, если не сейчас, то впоследствии, карающий меч ГПУ. <…> Наконец, третья категория <…> Эти использовали представившийся им случай для сведения личных счетов…» [101]
101
Харитон
В качестве принципа отбора могли пригодиться и данные об арестах тех или иных представителей интеллигенции: если уже задерживался или, не дай бог, сидел в тюрьме или лагере, такой человек автоматически попадал в список кандидатов на высылку…
Появление большого количества разнообразных интеллигентских неофициальных изданий во многом стало возможно благодаря формированию в начале 1920-х гг. единого коммуникативного пространства. Литературные и научные кружки, общества и академии сплачивали единомышленников, вырванных на время революции и гражданской войны из привычной творческой атмосферы. Встречи и заседания собирали обычно полные залы — молодежь приходила не только внимать, но и спорить. Власти относились к этим объединениям интеллигенции с подозрением, равно как и ко всем вообще интеллигентским начинаниям. Я. Агранов в «Докладной записке ГПУ в Политбюро ЦК РКП(б) „Об антисоветских группировках среди интеллигенции“» от 1 июня 1922 г. сообщал:
«в процессе развития нэпа происходит определенная кристаллизация и сплочение противосоветских групп и организаций, оформляющих политические стремления нарождающейся буржуазии. В недалеком будущем при современном темпе развития эти группировки могут сложиться в опасную силу, противостоящую Советской власти» [102]
Одним из самых популярных собраний в Москве была Вольная академия духовной культуры. Инициатива ее создания принадлежала Н. А. Бердяеву. Все известные по журнальным публикациям авторы здесь выступали в роли лекторов, докладчиков и руководителей семинаров. Бердяев воспоминал, что
102
«Очистим Россию надолго»… // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 78.
«особенный успех имели публичные доклады в последний год. На трех докладах (о книге Шпенглера, о магии и мой доклад о теософии) было такое необычайное скопление народа, что стояла толпа на улице, была запружена лестница, и я с трудом проник в помещение <…> Была большая умственная жажда, потребность в свободной мысли» [103] . Однако жажду эту утолить средствами ВАДК было трудно. Борис Горнунг, известный филолог и лингвист, говорил, что для его поколения «неокантианское болото „Логоса“, антропософия Андрея Белого и мракобесие Бердяева, Ильина, Булгакова и К° <…> все это окрашивалось одним именем — „обозная сволочь“» [104] .
103
Бердяев Н. А. Самопознание: Сочинения. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс; Харьков: Изд-во Фолио, 1999. С. 486.
104
Горнунг Б. В. Поход времени. Кн. 2: Статьи и эссе. — М.: РГГУ, 2001. С. 352 прим.
Действительно, в Вольную академию с начала 1921 г.
«(когда там несколько недель велась дискуссия о Шпенглере) до марта 1922 года (закрытие ВАДК) философствующая молодежь соответствующих взглядов ходила толпами, рукоплеща Бердяеву, Степуну и К°. Мы тоже иногда бывали там (спорадически), часто уходили в середине заседания, не в силах больше вынести то, что мы называли „словоблудием“ и что считали возмутительной профанацией „настоящей“ философии <…> Последний раз я и М. М. Кенигсберг [105] были там на докладе Н. А. Бердяева „Христианство и теософия“. Уйдя в начале прений, мы вышли в Мерзляковский переулок, посмотрели друг на друга и дали себе слово больше никогда не показываться там. Мы не знали тогда, что это было последнее заседание ВАДК» [106] .
105
Кенигсберг М. М. (1900–1924) — талантливый, умерший совсем молодым филолог, «душа» московских литературных кружков. См. о нем: Шапир М.И. М. М. Кенигсберг и его феноменология стиха // Russian Linguistics. № 18. 1994. C. 73 — 113.
106
Горнунг Б. В. Поход времени. Кн. 2. С. 354.
Вот поэтому-то стоит с недоверием относиться к заявлениям журналистов о том, что «давний пароход увозил из России <…> властителей дум» [107] . В. С. Степин, академик РАН, директор Института философии, безусловно, прав, когда говорит, что это — «большая натяжка. Потому что, если бы Николай Бердяев был властителем дум, никакой бы
Там, за далью непогоды есть блаженная страна…
107
Пастернак Б. Голова должна работать по-новому // Известия. № 143. 12.08.2003. С. 12.
108
Там же.
Если продолжить тему разоблачения мифов, которыми обросла история высылки, то следующим «мыльным пузырем» окажется мнение, высказанное, в частности, историком М. А. Колеровым, будто бы «все они [высланные] на сто процентов не хотели уезжать» [109] . Приведу свидетельства некоторых мыслителей и публицистов, найденные в их мемуарах.
Степун о Бердяеве:
«Наскоро поздоровавшись, он взволнованно, но скорее радостно, чем устрашенно, сообщил мне, что подготовляется высылка за границу целого ряда религиозных философов <…>» [110]
109
Белоклокова М. Рассекречены дела двух пассажиров «философского парохода» // Известия. № 145. 16.08.2002. С. 3.
110
Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. С. 617.
Бердяев о себе:
«Я не хотел эмигрировать, и у меня было отталкивание от эмиграции, с которой я не хотел слиться. Но вместе с тем было чувство, что я попаду в более свободный мир и смогу дышать более свободным воздухом» [111] .
Осоргин о себе и о других:
«К концу затяжной канители — одна мысль была у всех этих политических злодеев, раньше за границу не собиравшихся: только бы не передумали те, чьим головам полагается по должности думать. Все ликвидировано, все распродано, все старые, прочные, десятками лет освященные связи отрезаны, кроме одной, порвать которую никто не в силах — духовной связи с родиной; но для нее нет ни чужбины, ни пространства» [112] . «Вот открывается нам Европа… Европа, в которой пока еще можно дышать и работать, главное — работать. По работе мы все стосковались; хотя бы по простой возможности высказать вслух и на бумаге свою подлинную, независимую, неприкрытую боязливым цветом слов мысль… Для нас, пять лет молчавших, это счастье. Даже если страницы этой никто не прочтет и не увидит в печати. <…> Разве не завидуют нам, насильно изгоняемым, все, кто не могут выехать из России по собственной воле? Разве не справедливо подшучивают они над нашей „первой, после высшей“, мерой наказания?» [113]
111
Бердяев Н. А. Самопознание. С. 489
112
Осоргин М. Татьянин день // Дни. № 72. 25.01.1923. С. 3.
113
Осоргин М. Тем же морем // Современные записки. Общественно-политический и литературный журнал, издаваемый при ближайшем участии Н. Д. Авксентьева, И. И. Бунакова, М. В. Вишняка, А. И. Гуковского, В. В. Руднева. Париж. № XIII. 7.12.1922. С. 216.
Степун о себе:
«Спустя год или два после нашей высылки [встретив знакомого из Москвы] я, хоть и благодарный судьбе за нашу высылку из России, сгорал страстным желанием вернуться вместе с ним <…>» [114]
Изгоев о себе и о других:
114
Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. С. 517.
«Я старался прислушаться, что отвечала моя душа. В ней не было ощущения похорон, но не слыхал я и бодрых звуков радостной надежды <…> Подходим в Кронштадту и его фортам <…> Соседняя независимая держава. Какой-то пароходик подходит к нашему „Preussen“. Высланные пробуют шутить:
— Пароходик от „Чеки“ с приказанием вернуть всех обратно до нового распоряжения…» [115] .
Стратонов о себе и о других:
115
ГАРФ. Ф. 5907 (Водовозов В. В.) Оп. 1. Д. 198. А. С. Изгоев. Пять лет в Советской России. С. 10.