Летучий голландец
Шрифт:
Он выключил кондиционер и открыл дверь на лоджию, которая нависала чуть ли не прямо над морской гладью. С пятого этажа вода казалась плещущей где-то совсем далеко, но чувствовался ее запах — свежий, соленый, чуть отдающий фруктами.
А еще ему показалось, что вдобавок он чувствует исходящий от воды аромат кофе, хотя это объяснялось совсем просто: прямо на пляже располагалась кофейня, ее было хорошо видно из номера, туда-то он и отправился незадолго до ужина, и там они и встретились, второй раз за день, — Вера в белом, легком, чуть просвечивающем
И очередной темнолицый в белой рубашке за стойкой с аппаратом эспрессо и большой кюветой, заполненной песком, для варки амброзии в турках.
— Можно? — спросил Банан; вопрос был совершенно излишним, хотя то, что она — Телец, он узнал лишь несколько минут спустя, когда перед ним уже стояла малюсенькая чашечка, на треть наполненная густой, темной, божественно пахнущей жидкостью, а рядом — высокий стакан с водой и льдом.
— Они всегда так мало наливают? — спросила она.
— Здесь так принято! — ответил Банан. — Чем больше кофе в чашке — тем меньше уважения к собеседнику; когда же чашка налита до краев, то это значит, что ты должен выпить и сразу уйти!
— Странные люди, — сказала Вера.
— Другие, — ответил Банан. — Мы для них даже не пришельцы…
— А кто?
— Просто существа, с которыми надо смириться… Мы приносим им деньги, мы покупаем их нефть, мы отдыхаем в их отелях…
— А они?
— Они смотрят на нас и терпят, пока мы не мешаем, по крайней мере здесь, в Эмиратах…
— Их почти не видно, местных…
— У них своя жизнь, — ответил Максим. — Они же не будут стоять за стойкой и наливать прелестным дамам кофе…
Дама прыснула и потянулась к сумочке.
«За сигаретой…» — подумал Банан.
Но ошибся. Вера достала зеркальце и помаду и стала тщательно красить губы.
А потом посмотрела на него и спросила:
— А по гороскопу вы кто?
— Близнец, — ответил Максим, — но ближе к Раку… — И зачем-то добавил: — Два дня назад мне исполнилось тридцать…
— А я — Телец! — парировала рыжеволосая, убирая зеркальце с помадой в сумочку.
Банан улыбнулся.
— Чего тут смешного? — осведомилась дамочка.
— Я люблю Тельцов, — ответил Максим.
Рыжеволосая как-то зябко повела плечами и внезапно спросила его, хочет ли он на море.
— После ужина, — сказал Банан, которому почему-то было удивительно спокойно сидеть за маленьким столиком в почти игрушечном плетеном кресле и смотреть на женщину, сидящую напротив, за спиной которой медленно дышал уже начавший терять к вечеру свою зеленоватую окраску океан.
— Увидимся! — сказала Вера и собралась уходить.
Максим смотрел на нее, и ему чудилось, что белое платье становится все прозрачнее в лучах заходящего хар-факканского солнца, тает на ней, оставляя лишь крепкое, чуть полноватое в талии, покрасневшее от первого загара тело.
Раздались громкие голоса.
Говорили то ли на немецком, то ли на голландском, но наверняка не по-английски и не по-французски.
Вера посторонилась, пропуская в кофейню двух мужчин, один из которых посмотрел на нее и улыбнулся.
Банана передернуло: прямо к его столику медленно направлялся коренастый, плотный самец с красным лицом и крючковатым носом, под которым щеточкой топорщились густые черные усы, тот самый, которого Максим видел в баре отеля «Пиратская бухта», даже глаза у него были такие же — красные и навыкате.
Самец посмотрел на Максима и прошел мимо, чуть пошатываясь. За ним следовал толстячок в белых шортах и песочного цвета рубашке с короткими рукавами. Толстячок странно подпрыгивал, будто чему-то радуясь, а носатый направился прямо к стойке и потребовал beer.
— Large beer!
— One large beer!
Он говорил по-английски с акцентом, но эти три слова были поняты темнолицым в белой рубашке без труда, и большой бокал пива появился перед носатым незамедлительно.
Толстячок пристроился рядом, но захотел small beer — видимо, потребности у него были меньше, чем у носатого.
Максим допил кофе, расплатился и пошел вслед за Верой.
На фоне закатного розоватого неба было хорошо видно, как она идет по самой кромке пляжа, сняв босоножки и держа их в руке.
Прочь от отеля, в сторону хар-факканского бульвара, усаженного пальмами, в сторону нависающих темноватых гор, которые совсем скоро превратятся в размытые сумерками тени, а потом исчезнут, слившись с непроглядной темнотой подступающей ночи.
Идти было удобно — мелкий, хорошо утрамбованный мокрый песок не проваливался под ногами.
Банан остановился и снял сандалии.
Песок уже не был горячим, но еще хранил дневное тепло.
Банан побежал, легко, почти прыжками, как бегал много лет назад по совсем другому пляжу, ему вдруг показалось, что там, впереди, его сестра, а рядом с ней — Палтус, и они опять будут ловить осьминогов.
Странно, он не вспоминал Палтуса уже несколько лет.
Сестра временами звонила, иногда от нее приходили письма.
Но редко, очень редко.
А Палтуса он не вспоминал, но сейчас он догонит его и Мартышку, и они начнут ловить осьминогов, а потом растянутся на песке и будут смотреть на звезды.
Звезды уже начали появляться на низком аравийском небе, но Максим не смог бы найти ни одного созвездия из тех, что помнил с детства, — все они тут были чуть смещены, хотя до экватора неблизко, но это иные широты, и небо уже другое.
— Зачем так бежать? — спросила Вера, когда Банан, запыхавшись, догнал ее почти на середине пляжа.
— Ты же хотела на море, — глупо улыбнулся Максим.
— Будем купаться?
Банан стянул с себя шорты и майку и потянулся.
— У тебя красивые плечи, — сказала Вера.