Летучий голландец
Шрифт:
Роуленд, как и многие из его коллег, относился к этому скептически. Когда доктор Ердели показывала ему институт, он сказал, что как антрополог он верит в естественную во времени эволюцию персональных историй и культур. Он спросил, как она может оправдать такое искусственное вмешательство.
Она рассказала, что все началось с печально известного случая с семьей Маккензи – двумя братьями и двумя сестрами. Когда они были совсем маленькими, их отец, врач, убил их мать, отрезал части ее тела и имплантировал их в брюшные полости всех четырех детей. Они выжили после этой жуткой операции. А их отца со временем повесили.
В
Доктор Ердели полагала, что его бредовая идея – неизбежный результат прошлой травмы. Она считала, что если бы у нее была возможность, она смогла бы изобрести ему правдоподобное альтернативное детство, в которое бы он поверил – и жил бы счастливо.
Амоса Маккензи спасти не удалось, но эта встреча вдохновила ее на создание Института.
Роуленд провел с ней целый день. Он встречался с ее клиентами и персоналом, выслушивал ее точку зрения; они разговаривали, спорили.
В конце дня она предложила ему остаться в институте. Он был польщен ее предложением, но отклонил его, сказав, что у него нет образования, которое оказалось бы здесь полезным.
Доктор Ердели удивленно приподняла брови; и тут Роуленд понял, что она имела в виду совсем не это. Она предлагала ему остаться в качестве пациента, а не коллеги. Он был так потрясен, что очень обрадовался, когда пришел катер и увез его из этого института.
Роуленд Вандерлинден выглянул из окна. Шел такой густой снег, что мир вокруг будто исчез. Только стук колес говорил о том, что поезд продолжает лететь по рельсам на восток.
Роуленд посмотрел на Томаса.
– Интересно, вдруг она права – не только про меня, но и про всех нас, – сказал он. – В том смысле, что мы все постоянно пытаемся исправить наше прошлое так, чтобы оно соответствовало настоящему; наши воспоминания никуда не годятся, у нас просто не хватает воображения, чтобы сделать их подходящими. Может, если бы мы позволили серьезному специалисту создать нам историю, мы имели бы больше шансов стать счастливыми.
– Я точно где-то читал про Маккензи, – сказал Томас. – Я подумал тогда, что это какая-то глупая выдумка.
Роуленд нахмурился.
– Понимаете, доктор Ердели рассказала мне эту историю как быль, – сказал он. – А я уверен, что она относится к тем женщинам, которые не способны на ложь.
Однажды утром, когда снег сиял под ослепительно-голубым небом, поезд, увешенный сосульками, шел через Манитобу. Местность была такая ровная, что, даже если паровоз свистел очень громко, эха никто не слышал. Томас с удовольствием читал книжку, которую купил в Ванкувере: «Перчас, его путешествие»,[5] путевые заметки XVII века. Роуленд склонился над одной из своих записных книжек. Через некоторое время Томас заметил, что он отложил ее и смотрит в окно. Но его взгляд был обращен внутрь – на то, что видел только он сам.
В этот момент пришел проводник и налил им обоим по чашке кофе. Роуленд сделал глоток, а потом заговорил.
– Однажды в те годы, – сказал он, – я решил немного пожить в Южной Америке, а потому сел в Кейптауне на корабль, который шел в Рио. Мы плыли всего несколько дней, как вдруг все заметили, что питьевая вода плохо пахнет.
Томас закрыл книгу и начал слушать.
Капитану пришлось отклониться от курса и зайти на остров Сент-Джуд, чтобы пополнить запасы воды. Остров по своей природе – вулканический, с одной горой посередине, подобно ручке на крышке. Когда-то он был процветающей исправительной колонией, потом стал поселением. Но во время одного чудовищного шторма поселение и все его жители были смыты с лица земли огромной приливной волной.
Этот остров очень интересовал Роуленда Вандерлиндена, потому что во времена его расцвета о нем было написано много важных социологических и антропологических исследований. Капитан разрешил ему сойти на берег вместе с группой отправленных за водой моряков.
Корабль бросил якорь под тяжелым небом в полумиле от берега.
Когда лодки причалили к скалам, на Роуленда и всю остальную команду напали москиты и жалящие мухи. Вокруг, насколько хватало взгляда, была только гладкая черная каменистая равнина, что простиралась до горы. Та почва, в которой когда-то на острове сажали сады. была привезена из других мест. Приливная волна смыла и почву, и все растения, которые на ней росли, снова обнажив горную породу. Только на высоких склонах виднелось немного зелени.
Группа моряков прошла там, где когда-то было поселение. От него осталось лишь несколько огромных каменных глыб; они валялись, как части конструктора, оставленного гигантскими детьми. Эти камни были основанием стены, окружавшей поселение. По ямам, пробуренным в скале, – маленьким, геометрически правильной формы, – можно было понять, где стояли жилища и прочие здания.
Группа дошла до котлована размером с футбольное поле и глубиной в шесть футов. Это было кладбище поселения, также наполненное привезенной землей. Огромная приливная волна вымыла ее до скального ложа.
Многие месяцы спустя после катастрофы корабли натыкались на плавающие гробы в сотнях миль от острова – ив некоторых все еще лежали скелеты.
Эта огромная выемка была теперь заполнена дождевой водой. Из нее команда и начала наполнять бочки.
Едва они начали, как небо, которое и раньше было покрыто тучами, стало еще чернее, и вокруг вершины горы засверкали молнии. Моряки были суеверны, поэтому их не пришлось убеждать, что работу нужно закончить как можно скорее. Они откатили бочки обратно на берег и погрузили их на лодки. Пока они плыли по бушующему морю обратно на «Камнер», единственные живые существа на Сент-Джуде – те самые москиты и жалящие мухи – всю дорогу их провожали.
– Никогда не забуду того переживания, – сказал Роуленд. – Сент-Джуд, если он вообще когда-нибудь существовал, – символ того, как непрочна наша власть на этой земле.
Томас молчал. Прерии за окном, ровные и блестящие, простирались за горизонт.
– Это жуткое место, – сказал Роуленд. – Трудно поверить, что там когда-то кто-то жил.
И он это слышит от специалиста по «жутким местам», подумал Томас.
16
Несколько раз во время этого путешествия Роуленд упоминал о каком-то ужасном случае, о котором, тем не менее, никогда не рассказывал. Теперь, очевидно, момент наступил. Поезд проехал по берегу озера Верхнего и направился на юг, сквозь бесконечные хвойные леса, укутанные снегом. Спустились сумерки, и лицо Роуленда казалось еще более худым в резком свете вагонной лампы.