Летучий голландец
Шрифт:
Путь назад шел все время немного в гору, поэтому идти оказалось чуть труднее, особенно в некоторых узких тоннелях, где не за что было ухватиться. Тот, кто шел впереди, с трудом пролезал в отверстие, а потом помогал вылезти остальным.
Все шло хорошо, пока они не добрались до того короткого тоннеля на уровне пояса, сквозь который проходили раньше. Роуленд, которому тогда этот тоннель во время спуска показался наиболее тесным, полез первым. Но он никак не мог пролезть, пока Санчес не схватил его за ноги и не толкнул сильно вперед. Роуленд вылез с другой стороны. Позвал Елену, чтобы она поднималась за ним. Она залезла в тоннель и протянула ему руки. Роуленд схватился и потащил. Елена продвигалась довольно легко, и ее голова и плечи уже высунулись с этой стороны, когда откуда-то из недр горы раздался еще один удар – на этот раз намного сильнее.
Роуленд продолжал тянуть Елену за руки, но она не двигалась с места.
– Я застряла, – закричала она.
Сначала ни он, ни она в это не поверили. Он тащил, она извивалась, мужчины толкали ее с другой стороны. Все напрасно. Тоннель каким-то образом сузился и сжал ее талию, как узкое кольцо сжимает палец.
– Я чувствую что-то на спине, – сказала она. – Оно тяжелое. Похоже на камень. – Она задыхалась.
Роуленд попытался тянуть сильнее. Он крикнул людям на той стороне, чтобы они толкали изо всех сил. Когда это не помогло, он попытался протолкнуть ее вниз к ним; они тянули ее к себе. Никакого результата. Роуленд старался не паниковать, а их спутники на той стороне были уже в отчаянии. Воздух в том зале был и так не очень хорош, теперь же дышать вообще стало невозможно. Елена полностью перекрыла доступ воздуха.
Ее дыхание стало неровным. Она больше не могла поднять голову и смотреть на Роуленда. Они еще раз безрезультатно попытались протолкнуть или вытащить ее; потом она стала умолять его прекратить это. Сказала, что тяжесть, которая давит на спину, медленно проламывает ее. После этого замолчала и больше не отвечала на вопросы. Она была без сознания, пульс прощупывался слабо.
Роуленду Вандерлиндену пришлось сделать ужасный выбор. Елена была обречена и при этом медленно убивала еще троих людей. Санчес слабым голосом просил его что-нибудь сделать.
Но что он должен сделать? Он ждал. Голова Елены лежала на обмякших руках. Роуленд снова проверил ее пульс: он пока слабо прощупывался. Голос Санчеса, тоже слабый, все так же взывал о помощи. Но если умрет Елена, Роуленду плевать, что остальные тоже умрут. Он любит не их.
Он по-прежнему ждал. Вопреки себе он знал, что должен сделать то, чего хотела бы она. Он вспомнил бой быков. Вспомнил, как матадоры пытались убить быков.
Ему тоже пришлось сделать много попыток, прежде чем у него получилось.
Это было только началом кошмара. Роуленд со своей стороны тоннеля работал ножом; Санчес с другой стороны работал мачете. Когда путь был расчищен, они увидели, что цилиндрический камень, который придавил Елену, выдвигался из отверстия сверху. Он был покрыт кровавыми иероглифами. Они сумели затолкать его обратно, и мужчины протиснулись сквозь тоннель. Роуленд остался бы там, но Санчес, сам весь в крови, взял его за руку и не отпускал, пока не вытащил на поверхность.
Они шли целый день, пока не добрались до выхода из горы. Оставшиеся на поверхности приветствовали их, как восставших из мертвых, потому что слышали грохот в недрах и боялись, что их товарищи погребены заживо. И действительно – они пробыли на поверхности всего час, когда гора задрожала, и бесчисленное множество камней покатилось и закрыло вход в пещеру.
Хильда Форрестал не смогла простить своего мужа. Она собрала чемоданы и уехала на родину. Форрестал, теперь еще больше ссутулившийся, остался. Роуленд, которого мучили совесть и кошмары, уехал из Квибо и поселился на побережье.
Вечером накануне отъезда к нему домой пришел Санчес. Он хотел заверить Роуленда, что он сам и те двое мужчин будут вечно ему благодарны. И что Елена сама бы сделала тот выбор, который сделал тогда он.
Но Роуленд был слишком несчастен и не мог принять это утешение. На самом деле теперь он жалел, что так поступил. По крайней мере, даже если бы те мужчины задохнулись, он бы не испытывал этих жутких угрызений совести. Или если бы рабочие разрезали Елену на куски, договорившись между собой, он смог бы это принять. Но то, что он сделал это сам, начал это и закончил, было совершенно невыносимо.
Перед уходом Санчес сказал Роуленду, что он и его люди больше не занимаются подобной работой: явно неблагоразумно беспокоить могилы древних. А когда он уже стоял у двери, собираясь уйти, он, поколебавшись, проговорил:
– Я пришел сказать вам вот что… – Его черные глаза блеснули. – Сеньорита Елена… У нее внутри был ребенок.
И поспешно вышел.
Месяц Роуленд жил в старом отеле рядом с пристанью в Сан-Педро. Он чувствовал себя так, будто провалился в себя – короткое, разрушительное падение в пропасть, из которой нет возврата. Он почти не мог спать и пил слишком много текилы, чтобы ничего не чувствовать.
Одним очень душным субботним вечером он сидел за столиком уличного кафе в переулке рядом со своей гостиницей. За другими столиками сидели матросы с девицами; они пили и разговаривали. Роуленд потягивал текилу и слушал стук сердца. Через некоторое время он вдруг услышал не сердце, а барабаны труппы бродячих артистов. Они остановились всего в нескольких ярдах от его столика.
В барабаны били двое. На них были деревянные маски с изогнутыми клювами и вырезанными глазами. Остальные двое были замотаны в длинные черные плащи с капюшонами, и стояли абсолютно неподвижно. Барабаны били все быстрее и быстрее. Роуленд, несмотря на скорбь, наблюдал за представлением, как и все остальные в кафе.
Вот руки барабанщиков превратились в неясное пятно, а звук стал непрерывным, оглушительным грохотом.
И смолк. Две фигуры в плащах сделали шаг вперед, медленно развернули плащи и бросили их на землю. Роуленд отпрянул, опрокинув стакан. Потому что вместо людей, которых он ожидал увидеть, в свете фонарей появились две ящерицы, покрытые сине-зеленой влажной чешуйчатой кожей.
До сознания Роуленда, который медленно соображал из-за своей текильной диеты, дошли аплодисменты и восхищенные крики других посетителей. Постепенно он понял, что эти две фигуры – на самом деле женщины с ярко раскрашенными телами. В свете уличных фонарей они выглядели одновременно и великолепными, экзотичными, соблазнительными, и чужими, холодными, отталкивающими.
Снова забили барабаны, короткое представление закончилось. Женщины-ящерицы надели плащи и прошли между зрителями, держа плетеные корзинки. Роуленд бросил несколько монет в корзину, стараясь не дотрагиваться до блестящей разноцветной руки.
– Это не краска, – сказал моряк за соседним столиком. – Это татуировка.
Его язык заплетался. Накрашенные глаза женщины, которая была с ним, блестели.
– Они с одного из тех островов рядом с Ватуа. Там все женщины татуированы, как ящерицы, – сказал моряк.