Летучий голландец

Маккормак Эрик

В обледеневший проезд медленно свернуло такси.

– Приехал, – сказал Томас. Он пошел к двери и открыл раньше, чем раздался звонок.

Роуленд в черном зимнем пальто и калошах был похож на пингвина. Его лицо совсем замерзло, однако на нем все-таки ясно читалось, что он рад видеть Томаса.

– Хорошо, что вы здесь. Какой холод! – сказал Роуленд. – Пока не приехало такси, я решил немного прогуляться по Кинг-стрит и думал, что замерзну насмерть.

Томас повесил пальто и проводил его в библиотеку. Увидев Рейчел, Роуленд улыбнулся и пошел, протянув к ней обе руки.

– Рейчел! – сказал он. – Как приятно тебя видеть!

Если он и заметил, как она больна, то не подал вида. Человек, который стал на тридцать пять лет старше, уже только поэтому выглядит смертельно больным. Она подалась к нему из кресла и протянула руки. Роуленд взял их в свои и сжал; потом наклонился и поцеловал ее в щеку.

Кошки были до глубины души потрясены таким поведением совершенно незнакомого человека. Они заворчали, после чего удалились в холл – зашипев на Томаса, когда проходили мимо.

Рейчел, наклонившись, изучала лицо Роуленда.

– Твоя кожа стала глаже, оспинки почти пропали, – сказала она.

– Я почти забыл о них, – улыбнулся он.

– А как тебе удалось сделать это? – спросила она, указывая на его рот. – Черные зубы.

– Долгая история, – ответил он. – Я расскажу тебе об этом потом.

Доктор Веббер, стоявший рядом, подошел и протянул РУКУ– Вы, наверное, не помните меня, – сказал он. – Джеремия Веббер. Я работал с вами один или два раза, когда вы помогали коронеру.

Роуленд пожал ему руку.

– Конечно, – сказал он. – Я бы вас не узнал.

Потом Роуленд снова повернулся к Рейчел; та продолжала пристально его разглядывать. Они смотрели друг на друга со странным блеском в глазах, будто пытались сопоставить образ того человека, что был перед ними, с тем, который хранился в воспоминаниях.

– Садись у камина, – сказала Рейчел. – Ты, наверное, совсем отвык от такой погоды. Томас, налей, пожалуйста, бренди.

Все снова сели: Роуленд, наклонившись к огню, – в кресле напротив Рейчел; Томас с доктором Веббером – за столом для чтения.

Рейчел не теряла времени и сразу начала расспросы – о жизни Роуленда после того, как они виделись в последний раз. Он рассказал все почти в точности так же, как рассказывал Томасу в поезде на восток, словно тогда это действительно была репетиция. Роуленд говорил – а Рейчел вначале, казалось, не столько слушала, сколько пыталась осознать, что это говорит новый Роуленд.

Однако она стала очень внимательна, стоило ему заговорить о жизни в Квибо, о любви к Елене и о ее ужасной смерти. Когда он закончил, в библиотеке воцарилась полная тишина – только тикали часы и в камине изредка потрескивал огонь.

– Бедный Роуленд, – вздохнув, сказала Рейчел. – И все же это прекрасно, что в жизни была великая любовь, правда? Пусть даже трагическая.

– Может быть, может быть, – сказал он.

И опять повисла тишина. Потом Роуленд глубоко вздохнул и продолжил. Рассказал, как поселился на Ватуа, о своей жизни и исследованиях. Он довольно откровенно говорил о супруге и дочери – сказал, что эти отношения позволили ему получить бесценную возможность войти в общество тарапа.

– И, конечно, они мне очень дороги, – сказал он.

– Томас рассказал нам о них, – сказала Рейчел. – Они, разумеется, очень скучают по тебе.

– По-своему да, – сказал Роуленд. – По-своему.

Доктор Веббер снова наполнил бокалы. Черно-белая кошка Прокралась обратно и снова устроилась у Рейчел на коленях.

– Ну, – сказал Роуленд, – теперь твоя очередь, Рейчел. – Он был очень деловит. – Я знаю, что ты вызвала меня с другого конца света не ради визита вежливости. Что же ты хотела знать? Чем я могу быть тебе полезен?

Рейчел сделала знак Томасу.

– Принеси фотографию, – сказала она.

Томас подошел к буфету в столовой и взял фотографию в серебряной рамке. Принес ее в библиотеку и подал Роуленду; тот долго ее изучал.

Фотографию старым ящичным аппаратом на заднем дворе дома сделала сама Рейчел. Мужчина с коротко стриженными светлыми волосами стоял, глядя прямо в объектив и широко улыбаясь. На руках он держал ребенка – Томаса. День был жаркий, ярко светило солнце; рукава у мужчины были закатаны, открывая мускулистые руки.

– Да-да, – сказал наконец Роуленд, глядя на Рейчел.

– Значит, ты его помнишь? – выдохнула она.

– Конечно, помню, – сказал он.

– Он просто однажды явился в мой дом. То был самый лучший день моей жизни, – нежно сказала она.

Роуленд снова посмотрел на фотографию, потом на нее.

– Томас сказал, он умер?

– Его убили на войне, – сказала она. – Мы были вместе два года. Мы были очень, очень счастливы.

– Я этому рад, – сказал Роуленд. – Расскажи.

И Рейчел рассказала ему обо всем, с любовью, ничего не упуская – даже о том последнем утре, когда пришла роковая телеграмма, разбившая ей сердце.

– Я очень тебе сочувствую, – сказал он. – Как давно это было… Я часто думал о нем. Мне было любопытно, что произошло тогда: приехал ли он к тебе, получилось ли из этого что-нибудь. Рейчел привстала в кресле.

– А теперь, Роуленд, – сказала она, – я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что ты о нем знаешь. Все, каждую мелочь. Поэтому я и послала Томаса за тобой.