Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море
Шрифт:
Серафимовна Ферапонтовна запрокинула к потолку лицо и принялась усердно шевелить губами, подсчитывая все ближние и дальние колена в её кривой и весьма разветвлённой родственной цепи.
– Тебе я, выходит, семиюродная бабушка.
Венька так далеко в родословные дебри никогда ещё не забирался. Поэтому и не мог оценить всей важности семиюродного родства. Бабушка как бабушка. А уж семи… или семидесятиюродная… какая, собственно говоря, разница?
Глава 10.
– Имечко вот только у вас… Сер… Фер… понтовна, - спотыкаясь и тормозя на каждой букве, пожаловался Венька, - Пока выговоришь, язык сломаешь. Можно я буду звать вас просто Сима? Как раньше.
– А как же! – подпрыгнула от радости старушка, - Конечно! Валяй! Давай! Называй!
И закружилась, завертелась в весёлой кадрили, дробно топоча ногами и припевая в такт:
– Си-ма, Си-ма, Сима-Сима-Сима!
Но тут же как будто вдруг споткнулась, осеклась, застыла на месте и печально повесила голову.
– А что же Фима? Чем тебе Фима плоха? Имя-то какое! Как песня. Фи-и-и-ма-а-а…
– Ква-ква-а-а-а-а!!! – жалобно подхватила за окном изрядно уже промёрзшая жаба Анисья, - Ква-а-а!!!
– А ну кыш, отсюдова, нечисть!
Фима погрозила окну маленьким кулачком. Отвернулась. Схватилась за метлу.
Но тут же эту метлу со стуком отбросила и обернулась к окну с широкой озорной улыбкой.
– Анисьюшка! Свет очей моих! Радость моя болотная! Что сидишь там, скучаешь? Давай к нам! Петь будем, танцевать, веселиться!
Старушка резво кинулась распахивать окно, чтобы впустить полуночную жабу. Вытянула вперёд руку, ухватилась за щеколду… Но вдруг рука её слабо повисла, взгляд погрустнел.
– Вон! Пошла вон! – прокричала она, пятясь от окна, - Нечисть болотная!
«Этак и я с ними вместе того и гляди рехнусь», - с тоской подумал Венька.
Между тем на лице старушки Симина и Фимина маски начали сменять друг друга с ужасающей, какой-то феерической быстротой.
– Спать! – строго приказывала Веньке Фима.
– Куролесить! – вопила Сима ему в самое ухо.
– Завтра с петухами вставать, - ворчала Фима, - воду носить мне поможешь, грядки от сорняков полоть…
– Летать научу! – многообещающе подмигивала Сима, - На кисельную реку сгоняем! С Горынычем тебя познакомлю. Хоть он человечишко, конечно, так себе, пустой.
Венька не знал, кого слушать. Спать ему ложиться или танцевать? Песни петь или по воду тащиться? Он сидел на лавке, как замороженный истукан, и ждал, когда же всё это закончится.
Оно и закончилось. Как всё когда-нибудь кончается на свете.
– Уф-ф-ф!!!
Утомившись от самой себя, раздвоенная бабушка вновь превратилась в целую Серафиму Ферапонтовну, выдала Веньке чистое полотенце, велела хорошенько умыться и зубы почистить как следует.
– Укладывайся! – показала ему на печку.
– Мне бы…, - засмущался Венька, - Мне в другом каком-нибудь месте. Очень уж я высоты и жара боюсь.
На самом-то деле вспомнился Веньке рассказ Пантелеймона. Как его домовой с печки столкнул. Вдруг и его тоже… об скамейку носом… Будет Венька, как возничий, ходить с синей сливой посреди лица.
– В другом так в другом, - Серафима возражать не стала и постелила ему на лавке, у стены.
Венька снял штаны, футболку, аккуратно положил их на стул. Кеды поставил рядышком, около лавки. И, отчаянно зевая, повалился головой на мягкую пуховую подушку.
– А домового нашего не бойся, - ласково дуя ему в лоб, прошептала Серафима, - Он у нас тут смирный. Мухи не обидит. Не то что доброго гостя…
Глава 11. Мужичок в пиджачке и лакированных штиблетах.
Может, приснилось это Веньке. Может, привиделось. А может, на самом деле так оно и было, как есть. Только ровно в час ночи, лишь громко один раз проквакала Анисья, к лавке, на которой тихо и мирно задрёмывал Венька, подошёл прямо по воздуху… нет, скорее, подкрался на цыпочках мужичок.
Был тот мужичок маленький, тощенький и даже как будто слегка полупрозрачный. И одет весьма странно. Сверху – отутюженный, с искрой, пиджак глубокого синего цвета. Под пиджаком – крахмальная рубашка. Галстук-бабочка на шее. На ногах – до нестерпимого блеска вычищенные лакированные штиблеты. Зато вся его нижняя часть…
Вся нижняя часть незнакомца была облачена в потрёпанные, дырявые, с ободранной бахромой штаны. В общем, в лохмотья. Пояс штанов был подвязан обыкновенной бельевой верёвкой,
Волосы на его голове были длинные и все заплетены в множество тонких седых косичек. Борода сверкала яркой рыжиной и тоже заплетена в косу, но всего одну.
– Можно у вас тут ненароком с краешку присесть? – вежливо поинтересовался мужичок у Веньки и, не дожидаясь ответа, по-хозяйски расположился у него в ногах, - Спишь, что ли? Ну, спи, спи.
Веньке разрешения на сон от мужичка не требовалось. Он и так спал, по привычке подложив ладонь под толстую щёку. Спал, и снилось ему, что прямо по воздуху подкрался к его кровати мужичок в пиджачке и лакированных штиблетах. Уселся в его ногах, как у себя дома. И повёл с Венькой витиеватые разговоры.
– Заскучал я что-то, - обратился к спящему Веньке ночной незваный гость, - Душа моя неприкаянная притомилась. Мечется, мечется, покою не знает. Неизбывная грусть навалилась на меня. Затуманились мои думы. Кручина скрутила моё сердечное естество… во… во… во, полетела, зараза! Ах, ты…