Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Шрифт:
Дебаты на XIII съезде показали, что позиции Троцкого в партии явно слабеют. В его прямую поддержку не выступил никто. Даже Преображенский, подписавший «Заявление 46-ти» и в целом отстаивавший правильность этого документа, ни разу не упомянул его фамилию. Крупская, только еще недавно заверявшая в теплом отношении ее покойного супруга к Троцкому, а теперь робко высказывавшаяся за примирение в партии, полностью поддержала курс Политбюро, хотя и она лично Троцкому претензий не предъявляла. Другие же делегаты, отлично чувствуя, куда дует ветер, позволяли себе грубые нападки на Троцкого, борясь не столько за сталинскую линию, сколько за собственную карьеру. Некоторые из них, не обладая достаточной осторожностью и хитростью, подчас проговаривались, почему столь нервно восприняли слова Троцкого о «губкомовской обломовщине» и о необходимости омоложения аппарата. Как сказал К. М. Гулый, избранный от Харьковской губернии, «мы поняли это на местах таким образом, что тов. Троцкий хочет распустить губкомы, распустить товарищей, которые мешают тов. Троцкому вести ту или иную политику». Гулый несколько раз повторил, что Троцкий «заболел от своих ошибок», что ему надо «излечиться от своих ошибок» [227] . Защищать Троцкого от обвинений провинциального депутата никто из участников съезда не стал.
227
Тринадцатый съезд РКП(б). С. 184–194, 163–165, 224–225. В том же духе, но несколько более осторожно на пленуме Харьковского губкома партии 18 июня 1924 г. секретарь губкома К. О. Киркиж объяснял появление в партии оппозиции давлением «новой буржуазии». Не называя Троцкого по фамилии, он заявлял, что оппозиция существует «в скрытом виде, среди нее находятся тонкие политики» (Державний архiв Харкiвської областi Респубiки України. Ф. 1. Оп. 1. Од. зб. 1094. Арк. 56).
Формально считавшийся в это время то ли вторым, то ли третьим лицом в партии, послушно выполнявший в те дни сталинскую волю, Зиновьев был особенно непримирим к Троцкому. Он заявил, что в «Новом курсе» Троцкого «нет ни грана большевизма» [228] , безапелляционно и директивно отвергал возможность не только существования в партии фракций, но и групп, отстаивающих свои взгляды, на сохранении которых настаивали некоторые партработники, в частности помощник прокурора РСФСР Крыленко [229] . Зиновьев предлагал исключить Троцкого из состава ЦК и даже поставил вопрос об изгнании его из партии. Однако предпочитавший не торопиться Сталин это предложение отверг [230] . Более того, на XIII съезде Троцкий был избран в состав ЦК, а затем и в Политбюро [231] .
228
Там же. С. 251.
229
Дискуссия 1923 года; Материалы и документы. М.; Л.: Госиздат, 1927. С. 138. «Что 46 стояли за группировки — это общеизвестно, — сказал Зиновьев. — Разве вы не помните, как тов. Крыленко, наш первый помощник верховного прокурора республики, требовал в печати, чтобы была юридическая формулировка, что такое фракция и что такое группировка (смех ), ибо без этого вообще нечего-де говорить о демократии. Я думаю, советские юристы могли бы найти занятие более полезное, чем это. Мы не нуждаемся в юридических формулировках» (Там же).
230
Об этом рассказали Троцкому, и он зафиксировал возникшую полемику между Зиновьевым и Сталиным в своем письме Луначарскому, написанном в марте 1926 г., в ответ на письмо Луначарского от 3 марта. Зиновьев заявил тогда: «После того, что сказано обо мне [о Троцком], нельзя было оставлять меня [Троцкого] в Центральном комитете» (ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 1. Од. зб. 242. Арк. 5).
231
Тринадцатый съезд РКП(б). С. 591.
2. «Уроки Октября» и «литературная дискуссия»
Троцкому были чужды нравы, удовольствия и развлечения советской партийной среды. Он не скрывал этого. В своих мемуарах он писал:
«Если я не участвовал в тех развлечениях, которые все больше входили в нравы нового правящего слоя, то не из моральных принципов, а из нежелания подвергать себя испытаниям худших видов скуки. Хождение друг к другу в гости, прилежное посещение балета, коллективные выпивки, связанные с перемыванием косточек отсутствующих, никак не могли привлечь меня. Новая верхушка чувствовала, что я не подхожу к этому образу жизни. Меня даже и не пытались привлечь к нему. По этой самой причине многие групповые беседы прекращались при моем появлении, а участники расходились с некоторым конфузом за себя и с некоторой враждебностью ко мне. Вот это и означало, если угодно, что я начал терять власть» [232] .
232
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 244–245.
Таков был характер Троцкого, исправить его наш персонаж не был в состоянии, да и не собирался это делать. Но оружия Троцкий не складывал. Вскоре после съезда он начал переходить от активной обороны к своеобразным фланговым или периферийным наступательным операциям, избрав в качестве средства печатные выступления в жанре исторического очерка и мемуарных фрагментов, насыщенных ярко выраженным политическим содержанием с характеристиками Ленина и других деятелей революции. Троцкому необходимо было показать, что из всех большевистских руководителей он ближе всех стоял к Ленину, что именно эта пара внесла решающий вклад в успешное проведение Октябрьского переворота. Ленинский культ личности, созданный Сталиным, Зиновьевым и Каменевым для борьбы с Троцким, должен был, по плану Троцкого, помочь Троцкому удержаться у власти.
Троцкий действительно был наиболее близок к Ленину в предоктябрьский период и непосредственно после прихода к власти. Это была близость почти исключительно политическая, в отдельные моменты переходившая в личную, хотя и тот и другой предпочитали не иметь подлинных друзей, являющихся неудобной ношей в политике. Не случайно первые историко-политические произведения Троцкого были посвящены именно покойному Ленину, с которым уже нечего было делить.
В первой работе — небольшой брошюре «Ленин как национальный тип» [233] — Троцкий вообще не упоминал о себе. Это были размышления, записанные в первые недели после кончины Ильича. Однако эта брошюра привлекала к себе и, следовательно, к своему автору внимание особенностью трактовки личности Ленина, о чем свидетельствовало уже само ее название. Троцкий стремился, чтобы его работа резко выделилась из массы сугубо другой апологетической литературы, появлявшейся в первые месяцы 1924 г., после смерти Ленина. Именно поэтому Троцкий, известный публике как отъявленный интернационалист и космополит, выделял в Ленине совершенно другие стороны деятельности и характера. «Интернационализм Ленина не нуждается в рекомендации, — говорилось в брошюре. — Но в то же время сам Ленин глубоко национален. Он корнями уходит в новую русскую историю, собирает ее в себе, дает ей высшее выражение и именно таким путем достигает вершин интернационального действия и мирового влияния» [234] .
233
Троцкий Л. Ленин как национальный тип. Л.: Госиздат, 1924.
234
Там же. С. 5.
Ленин представал в брошюре как порождение именно русского пролетариата, свободного, по словам Троцкого, от рутины и шаблона, от фальши и условности и к тому же обладающего совсем еще свежим крестьянским прошлым. Эти и подобные им определения, носившие умозрительный недоказуемый характер, подкреплялись лишь словами, что у Ленина была «мужицкая внешность» и «крепкая мужицкая подоплека». Любопытно, что Троцкий входил в противоречие с марксистскими догмами или, по крайней мере, трактовал их весьма вольно и расширительно, когда писал об «интуиции» Ленина или о «неведомых, наукой еще не раскрытых путях», которые сформировали личность вождя [235] .
235
Там же. С. 7–8.
В рассмотренной брошюре проявилась важная особенность Троцкого как историка: он оказался способным при всей своей приверженности марксистским догматам оторваться от «классового подхода», выйти за пределы марксистской парадигмы, если этого требовал собственный политический интерес: «Теми неведомыми, наукой еще не раскрытыми путями, какими формируется человеческая личность, Ленин впитал в себя из национальной среды все, что понадобилось ему для величайшего в человеческой истории революционного действия. Именно потому, что через Ленина социальная революция, давно имеющая свое интернационально-теоретическое выражение, нашла впервые свое национальное воплощение, Ленин стал в самом прямом и самом непосредственном смысле революционным руководителем мирового пролетариата» [236] .
236
Троцкий Л. Ленин как национальный тип. Л.: Госиздат, 1924. С. 8.
Автор явно стремился противопоставить себя тем примитивным, по его мнению, суждениям о Ленине, которые в изобилии появлялись в эти месяцы из-под пера Каменева, Зиновьева и особенно Сталина, но преуспел главным образом в хлесткости стиля, яркости выражений и сравнений, внося свой вклад в прославление покойного.
В несравненно большей степени эти свойства были характерны для значительно более обширной работы, написанной вслед за брошюрой о национальных чертах Ленина. На этот раз речь шла о воспоминаниях, посвященных двум узловым моментам: «старой» «Искре» — то есть первой российской социал-демократической газете, до того времени, как она оказалась в руках меньшевиков, а Ленин перестал в ней участвовать, — и «решающему году», в центре которого стоял Октябрьский переворот, событиям с середины 1917 до осени 1918 г.: «О Ленине. Материалы для биографа» [237] . Это была первая книга воспоминаний Троцкого, для которой характерны в максимальной степени хорошо известные историкам позитивные стороны и недостатки лучших произведений этого жанра. Яркие подробности событий, великолепно вычерченные образы, неизвестные или почти неизвестные факты сочетались в книге с субъективностью оценок, явным подчеркиванием собственной роли и деятельности, приданием им подчас решающего значения, стремлением к минимальному освещению или даже почти полному игнорированию тех эпизодов, которые теперь представлялись автору то ли мелкими, то ли не соответствующими его нынешней позиции, то ли попросту политически невыгодными для передачи современникам. Автор, правда, утверждал, что о всех других персонажах, кроме Ленина, в том числе о самом себе, он рассказывал лишь постольку, поскольку это необходимо, чтобы показать Ленина, но, соблюдая это намерение в отношении всех остальных, он отнюдь не выполнил обязательства применительно к себе, порой сбиваясь на повествование о своей жизни.
237
Троцкий Л. Д. О Ленине: Материалы для биографа. М.: Госиздат, 1924.
Первая часть мемуаров посвящалась в значительной мере сотрудничеству Ленина и Троцкого перед II съездом РСДРП [238] . Разрыв с Лениным на съезде, переход Троцкого в меньшевистский лагерь и острая полемика двух лидеров представлены были лишь в самом конце очерка и крайне бегло. В то же время воспоминания о том сравнительно давнем времени были достоверными, яркими, хлесткими, как это почти всегда было свойственно Троцкому. Но в этом фрагменте Ленин представал уже как зрелый партийный деятель, равный известным руководителям группы «Освобождение труда» Плеханову и Засулич. Ленин в определенной мере противопоставлялся Мартову, статьи которого Ленин находил «недостаточно определенными», а эгоистические свойства Ленина, которые автор, к чести его, не игнорировал, объяснялись объективными условиями и политической необходимостью.
238
Эта часть была выпущена с небольшими изменениями отдельной брошюрой, датированной 5 марта 1924 г., в предисловии к которой Троцкий писал о свойствах собственной памяти: «Я очень плохо запоминал расположение городов и даже квартир… Долгое время я очень плохо запоминал человеческие лица, но в этом смысле я сделал весьма значительные успехи. Зато я очень хорошо запоминал и запоминаю идеи, их сочетание и беседы на идейные темы. Что эта оценка не субъективна, я имел возможность убедиться путем проверки много раз; другие лица, присутствовавшие при той же беседе, что и я, передавали ее нередко менее точно, чем я, и принимали мои поправки» (Троцкий Л. Д. Ленин и старая «Искра». М.: Госиздат, 1924. С. 5). Аналогично оценивал Троцкий свойства своей памяти и в написанных позже мемуарах (Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 9).
Сходный характер носила и вторая, значительно большая по объему часть «Вокруг Октября». Но это был материал о событиях более близких и о том периоде, когда Троцкий и Ленин находились на почти идентичных позициях во время подготовки захвата большевиками власти, закрепления большевистской диктатуры, брестских переговоров и начала Гражданской войны. Исключением являлись только разногласия на заключительном этапе переговоров в Брест-Литовске, которые как раз во время подготовки книги воспоминаний Троцкого стали всячески преувеличивать сторонники Сталина, пытаясь превратить их в «особую позицию» Троцкого, приведшую к «срыву» переговоров.