Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Шрифт:
Основное внимание Троцкие обращали на материалы личного архива. А к этому времени в личном архиве Троцкого накопилась документация огромной исторической важности: документы его деятельности до 1917 г., в том числе протоколы Августовской конференции 1912 г. и переписка с видными социал-демократами разных стран, переписка с Лениным и другими большевистскими партийными деятелями, в том числе со ссыльными оппозиционерами, приказы и распоряжения председателя Реввоенсовета Республики, многочисленные донесения, поступавшие на его имя, стенограммы докладов и выступлений Троцкого на партийных съездах, конференциях, всевозможных собраниях и митингах и самый разнообразный другой первичный исторический материал. Правда, ленинскими документами Троцкий теперь обладал только в копиях. Еще перед ссылкой он передал в Институт Ленина при ЦК ВКП(б) все письма, телеграммы и записки Ленина, получив обязательство института изготовить и переправить Троцкому фотокопии всех документов. Однако получил он только часть копий, к тому же невысокого качества. В письме, адресованном дирекции института и отправленном с дороги во время высылки (31 января 1929 г.), Троцкий выражал тщетную надежду, что институт «выполнит незамедлительно свое обязательство» [949] . (Институт, формально находившийся в подчинении ЦК, своих обязательств перед высланным Троцким, разумеется, не выполнил.)
949
Архив Троцкого. Фонд 13. Т-2947.
Не имея инструкций по поводу личной документации Троцкого, сотрудники ОГПУ не препятствовали ему собирать свой архив. С их стороны, признавал Троцкий, «не было и тени враждебности» [950] . Впрочем, Троцкий сомневался в том, что ему удастся вывезти архив за рубеж, но на всякий случай при помощи жены и сына прилагал максимум усилий, чтобы не потерялась ни одна ценная бумага. Сундуки с документами составили основную часть багажа.
На рассвете 22 января Троцкий, его супруга и сын Лев были усажены в конвоируемый автобус, который отправился по накатанной снежной дороге по направлению к Курдайскому перевалу. Через сам перевал удалось проехать с огромным трудом. Бушевали снежные заносы, мощный трактор, который взял автобус и несколько попутных автомобилей на буксир, сам застрял в снегу. Несколько человек сопровождения скончалось от переохлаждения. Семью Троцкого перегрузили в сани. Расстояние в 30 километров было преодолено более чем за семь часов.
950
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 314.
За перевалом состоялась новая пересадка в автомобиль, который благополучно довез всех троих до Фрунзе, где они были погружены в железнодорожный состав. В Актюбинске Троцкий получил правительственную телеграмму (это была последняя правительственная телеграмма, которая оказалась в его руках), сообщающую, что местом его назначения является город Константинополь в Турции. На все возражения против высылки в Турцию следовали ответы, что сотрудники ОГПУ только выполняют полученные приказы и что скоро прибудет более ответственное лицо, с которым можно будет вступить в переговоры по существу. Ответственное лицо действительно вскоре появилось в поезде, на станции Ряжск. Им был Павел Петрович Буланов, занимавший в это время должность секретаря секретно-оперативного управления ОГПУ [951] . Буланов подтвердил, что местом депортации Троцких является Константинополь. Он согласился (имея на это соответствующие указания высшего начальства) вызвать в Ряжск для прощания с высылаемыми близких родственников: сына Сергея, его жену Ольгу Гребнер и жену Льва Седова Анну Рябухину. По требованию Троцкого Буланов вел также телефонные переговоры с Москвой относительно страны депортации, или делал вид, что ведет их. Но пункт депортации изменен не был.
951
Вскоре Буланов, видимо в виде поощрения за успешно проведенную операцию с Троцким, будет повышен — он станет секретарем коллегии ОГПУ. С 1934 г. он был секретарем наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды и в этом качестве выполнял его самые тайные поручения, одновременно являясь секретарем Особого совещания при наркоме внутренних дел. В 1937 г. Буланов был арестован, предстал перед судом по делу правотроцкистского блока в марте 1938 г. и по приговору этого суда был расстрелян.
Пока длились «переговоры» Буланова с Москвой, поезд остановился на глухой ветке. «Так проходит день за днем. Число консервных жестянок вокруг поезда растет. Вороны и сороки собираются все большими стаями на поживу. Дико, глухо. Зайцев здесь нет: осенью их скосила грозная эпидемия. Зато лисица проложила свой вкрадчивый след к самому поезду», — вспоминал Троцкий, в котором в те напряженные дни не угасал азарт охотника [952] . Прибыли младший сын Сергей и жена Льва Анна. Им обоим предстояло расстаться со своими близкими навсегда. Сергей, не увлекавшийся политикой, не хотел отказываться от своих научно-технических планов и твердо решил не следовать за родителями. Анна не планировала отправляться за границу, так как в Москве оставался годовалый сын Лев, названный, как и его отец, в честь деда. Почему-то считалось, что в Москве будет спокойнее и безопаснее, чем в Турции.
952
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 315.
Очень трудно судить, какие мысли бродили в голове Льва Львовича Седова, когда он расставался со своей женой и покидал только недавно родившегося сына Люлика. Понимал ли он, что эта разлука навсегда? Если не понимал до конца, то должен был, по крайней мере, предполагать подобное в качестве вполне возможного варианта. Судя по немногим письмам, полученным Львом Седовым от жены в эмиграции, она не возражала против расставания. Тем не менее она горько сожалела о разлуке: «Что ты имеешь в результате? — писала она в одном из недатированных писем, видимо 1932–1933 гг. — Ты разбил только свою и нашу с Люликом жизнь» [953] .
953
Архив Троцкого. Фонд 13.1. T-13046.
Что же касается дочери Льва Давидовича Зинаиды, оставшейся после смерти Нины единственной дочерью Троцкого, то она узнала о высылке Троцких, скорее всего, только задним числом. Зинаида страдала туберкулезом легких и психической неуравновешенностью. Лев Давидович не хотел усложнять ситуацию неизбежными истериками дочери. Это было не для его нервов.
После двенадцати суток пребывания на глухом полустанке недалеко от Ряжска поезд наконец двинулся дальше. Между Наркоматом иностранных дел СССР и внешнеполитическими ведомствами Турции было к этому времени достигнуто устное соглашение о том, что Троцкий под фамилией Седов, на которую был выписан заграничный паспорт, будет принят в этой стране «на лечение» на неопределенно долгое время. Это была наиболее удобная формула, устраивавшая обе стороны, так как дипломатично избегала упоминания о существе дела — высылке из СССР политического противника Сталина и известного в мировом масштабе революционера. С турецкими властями было договорено, что первое время Седов будет проживать в помещении советского консульства в Константинополе с условием, что не будет вмешиваться во внутренние дела Турецкой республики.
В ночь на 10 февраля поезд Троцкого прибыл в Одессу. Перед этим Льву Давидовичу сообщили, что он и сопровождавшие его лица будут отправлены в Турцию на пароходе «Калинин», но небольшой «Калинин» настолько прочно застрял в прибрежных льдах, что ледоколы не смогли освободить его, и в качестве транспортного средства пришлось остановиться на более крупном пароходе, по иронии судьбы носившем отчество Ленина: «Ильич». Троцких срочно перегрузили на корабль, где они были единственными пассажирами, и Буланов передал опеку над опасным узником другому сотруднику ОГПУ — Ф. П. Фокину, занимавшему в это время должность начальника паспортного отдела Главного управления милиции. Сам Буланов тоже отправился с Троцкими в путешествие по Черному морю, но уже в качестве наблюдателя. Вначале дорогу прокладывал ледокол, затем, по мере отдаления от Одессы, море очистилось от льда, и пароход беспрепятственно двинулся к турецкому берегу. 12 февраля «Ильич» вошел в Босфор. При приближении к Константинополю, который вскоре будет переименован в Стамбул, Троцкий передал Фокину официальный письменный документ, из которого следовало, что Троцкий опасался за свою жизнь. Ему трудно было предположить, что Сталин высылает его с семьей на свободу. Он ожидал в Турции либо немедленной над собой расправы, либо тюремного заточения: «Согласно заявлению представителя коллегии ГПУ Буланова, Вы имеете категорическое предписание, невзирая на мой протест, высадить меня путем применения физического насилия в Константинополе, т[о] е[сть] передать в руки Кремля и его агентов. Выполнить это поручение Вы можете только потому, что у ГПУ (т[о] е[сть] у Сталина) имеется готовое соглашение с [президентом Турции] Кемалем [954] о принудительном водворении в Турции пролетарского революционера объединенными усилиями ГПУ и турецкой национально-фашистской полиции [955] . Если я вынужден в данный момент подчиниться этому насилию, в основе которого лежит беспримерное вероломство со стороны бывших учеников Ленина (Сталин и К°), то считаю в то же время необходимым предупредить Вас, что неизбежное и, надеюсь, недалекое возрождение Октябрьской революции, ВКП, Коминтерна на подлинных основах большевизма даст мне раньше или позже возможность привлечь к ответственности как организаторов этого термидорианского представления, так и его исполнителей» [956] .
954
Речь идет о президенте Турецкой республики Мустафе Кемале Ататюрке. Ататюрк (1881–1938) был руководителем национально-освободительной революции в Турции 1918–1923 гг. и с 1923 г. до конца жизни являлся президентом. Между СССР и Турцией были установлены дипломатические отношения, которые подчас рассматривались как дружеские, ибо СССР оказывал Турции военную помощь и поставлял ей оружие.
955
Ругательно-оскорбительный термин «фашизм» в отношении турецких властей Троцкий, очевидно, использовал в связи с тем, что компартия в Турции была запрещена, а ее подпольные активисты подвергались арестам и даже смертной казни.
956
Архив Троцкого. Фонд 13. Т-2950.
Вслед за этим весьма резким письмом он подготовил еще одно, которое вручил турецкому полицейскому офицеру, поднявшемуся на борт парохода для проверки документов. В письме, адресованном президенту Турции, говорилось: «Милостивый Государь, у ворот Константинополя я имею честь известить Вас, что на турецкую границу я прибыл отнюдь не по своему выбору и что перейти эту границу я могу лишь подчиняясь насилию. Соблаговолите, господин президент, принять соответственные мои чувства» [957] .
957
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 317.
Советским агентам в Константинополе удалось раздобыть заявление Троцкого президенту Турции на турецком языке. Текст был переведен на русский, отправлен в Москву и включен Иностранным отделом ОГПУ в сводку, представленную председателю ОГПУ Менжинскому. Одновременно сообщалось, что состоялась беседа Троцкого с начальником полиции Константинополя, которому Троцкий заявил, что слова о насилии относятся не к турецким, а к советским властям и что Троцкий никаких претензий к туркам не имеет [958] .
958
РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Ед. хр. 491. Л. 6; Лев Троцкий, Константинополь, 1929 год / Публ. М. М. Пантелеева // Исторический архив. 1993. № 1. С. 218–219.
В «Правде» крохотное сообщение о высылке Троцкого появилось только через неделю, 19 февраля: «Л. Д. Троцкий за антисоветскую деятельность выслан из пределов СССР постановлением Особого совещания при ОГПУ. С ним согласно его желанию выехала его семья» [959] . В заметке «Правды» не было указания на пункт постановления Особого Совещания ОГПУ, в котором Троцкий обвинялся в подготовке вооруженной борьбы против советской власти. Сталин не решился напечатать такое в советской прессе, зная, что ему никто не поверит [960] . (Должно было пройти несколько лет весьма усиленного промывания мозгов, чтобы любая бессмысленная клевета против Троцкого начала восприниматься населением как непреложная истина.)
959
Правда. 1929. 19 февраля.
960
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1929. № 1–2. С. 3.