Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929
Шрифт:
При этом Троцкий нередко допускал политические промахи, которыми весьма умело пользовались его оппоненты и враги. В ряде выступлений он подчеркивал, что Ленин был блестящим практиком, в то же время не отмечая его заслуг в качестве теоретика. В условиях, когда раздувался культ личности Ленина, это была непростительная тактическая ошибка. За нее ухватился, в частности, Бухарин, который уже через месяц после смерти Ленина выступил перед слушателями Коммунистической академии с докладом, подвергая резкой критике позицию Троцкого и одновременно пытаясь лишить его теоретических регалий, заявляя, будто Ленин добился «исторического завершения» марксизма [216] . (Вот тут и сказалась правота Ленина в теоретических вопросах — Ленин в своем «Письме к съезду» обвинил Бухарина в плохом понимании марксистской диалектики, отвергавшей «завершение марксизма». Но тогда на мелочи внимания не обращали, ибо они были выгодны сталинской группе.)
216
Бухарин Н. И. Ленин
18 мая 1924 г. Крупская официально передала Каменеву записи Ленина с характеристиками руководящих партийных деятелей (о которых Сталин и Каменев знали через своих шпионов — приставленных к Ленину секретарей). В сопроводительном письме она сообщала, что Ленин выражал твердое пожелание довести эти заметки до сведения партийного съезда [217] . На следующий день Сталин, Каменев, Зиновьев, Бухарин и Калинин письменно подтвердили решение довести эти материалы до сведения ближайшего пленума ЦК [218] , а на предстоящем партийном съезде зачитать документы «по делегациям», с запрещением делать какие-либо заметки. На пленарном заседании съезда решено было «завещание» Ленина не зачитывать и о нем не упоминать [219] . Тем не менее непосредственно перед открытием съезда, 21 мая, на заседании сеньорен-конвента — совета старейшин, собрания руководителей местных делегаций и членов ЦК, называемого иногда пленумом ЦК, — был оглашен документ, получивший название «Письмо к съезду» или «завещание» Ленина.
217
Buranov Iu. Lenin’s Will: Falsified and Forbidden: From the Secret Archives of the Former Soviet Union. Amherst, N.Y.: Prometheus Books, 1994. P. 81–82.
218
Ibid. P. 82.
219
Троцкий Л. Портреты революционеров. С. 268–269.
Видимо, только на этом заседании Троцкий впервые услышал полный текст пресловутого документа. Открыл заседание и огласил письмо Каменев. Воцарилась тишина. Лицо Сталина стало мрачным и напряженным [220] . После оглашения письма слово в соответствии с намеченным сценарием взял Зиновьев: «Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон… Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались. Все мы были свидетелями нашей общей работы в течение последних месяцев и, как и я, вы могли с удовлетворением видеть, что то, чего опасался Ильич, не произошло. Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК» [221] .
220
Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 106.
221
Там же.
Затем было подтверждено решение зачитать письмо Ленина не на пленарном заседании съезда, а только по делегациям без права обсуждения и с запрещением конспектировать текст, причем сам факт оглашения ленинского документа тоже рассматривался как совершенно секретный [222] . «Письмо» зачитывали Каменев и Зиновьев. Нет оснований считать, что они зачитывали текст полностью. Акценты, видимо, расставлялись так, что у слушателей оставалось выгодное Сталину ощущение. Вот что вспоминал об этой процедуре Л. М. Каганович [223] : «Когда письмо Ленина оглашалось и обсуждалось на делегациях, товарищи, при всей своей любви, уважении и верности Ленину, прежде всего ставили вопрос: а можно ли найти такого человека, который обладал бы, как пишет сам Ленин, всеми качествами Сталина и отличался лишь одним перевесом — более терпим, лоялен, вежлив и т. д. Если бы Ленин был уверен, что это легко сделать, то он со свойственной ему прямотой просто предложил бы снять Сталина и выдвинуть такого-то, а он написал осторожно или, может быть, условно. Можно думать, что Ленин и здесь, ставя так вопрос, рассчитывал на исправление Сталиным своих недостатков» [224] .
222
Некоторыми делегатами, по всей видимости, требование не делать записи и не разглашать происходившее нарушалось. Во всяком случае, слухи о «ленинском завещании» стали сразу же циркулировать в Москве, а затем и в других городах. Секретарь Зиновьева Пикель докладывал своему шефу 4 июня: «Вчера только один беспартийный спрашивал меня, верно ли то, что на съезде оглашалось письмо Ильича с характеристикой членов ЦК, причем отдельные фразы его пересказа вполне соответствуют тексту! В вузовских ячейках говорят об этом вдоль и поперек, конечно, с чудовищными извращениями и нелепицей» (РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 1. Ед. хр. 576. Л. 41).
223
Каганович Лазарь Моисеевич (1893–1991) — участник революционного движения в России, член большевистской фракции с 1911 г. С 1924 г. член ЦК РКП(б), с 1930 г. член Политбюро
224
Каганович Л. М. Памятные записки. М.: Вагриус, 1996. С. 360.
XIII съезд проходил с 23 по 31 мая 1924 г. Троцкий был избран в президиум съезда. Его поведение на съезде, проявившееся, в частности, в прениях по политическому и организационному отчетам ЦК, было еще одной демонстративной попыткой подчеркнуть свое лояльное отношение к сталинскому большинству, не отказываясь, однако, от особой позиции по основным вопросам внутренней и внешней политики государства [225] . Иными словами, его выступление было своего рода прощупыванием почвы перед принятием решения о возможности нового витка борьбы против «тройки». Троцкий начал свою речь с заявления о намерении устранить все то, что может обострить отношения в руководстве и сделать более трудной ликвидацию затруднений, которые возникли перед партией. Оратор отстаивал верность резолюции от 5 декабря 1923 г. о внутрипартийной демократии, которая была с трудом вырвана им у сталинской группы и которую теперь Сталин всячески стремился выхолостить. Но резолюция оставалась официальным документом, и ее защита не являлась крамолой. Именно на базе этой резолюции Троцкий критиковал продолжавшуюся бюрократизацию партийного аппарата.
225
Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 г.: Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1963. С. 146–159.
В выступлении подвергалась критике «маргариновая демократия», то есть демократия поддельная, искусственная, которая насаждалась в партии. Этим необычным термином, который он впервые употребил еще в 1913 г. по отношению к курсу Ленина, Троцкий теперь именовал чисто формальную статистику собраний: как часто проводятся, каков процент высказывается за различные позиции во время дискуссий и т. п. Он настаивал на том, что демократия в партии — это режим, обеспечивающий «идейное политическое и организационное руководство старого подпольного, богатого опытом поколения большевиков… и в то же время такой режим, который… обеспечивает, с другой стороны, молодому поколению выход на большую дорогу ленинизма не школьным путем… а путем активного, самостоятельного, деятельного участия в политической жизни партии и страны».
При всей демагогичности такого рода заявлений, они свидетельствовали о стремлении Троцкого, а также части его сторонников к оттеснению от власти сталинской группы, к постепенному выдвижению на передовые позиции представителей нового поколения, в первую очередь тех, кто был организационно или политически к нему близок. Именно поэтому Троцкий подчеркивал, что ни в коем случае нельзя считать проявлением фракционности местную критику партбюрократов. Именно бюрократизация верховного партийного аппарата ведет к созданию фракций — высказывал убеждение оратор.
В тщетном стремлении убедить делегатов съезда в отрицательном отношении к фракциям, имея в виду, что с легкой руки Ленина, а затем и «тройки» само слово «фракция» применительно к внутрипартийной группе воспринималось теперь не столько как политическое понятие, сколько как политическое весьма грубое ругательство, Троцкий, говоривший, как всегда, экспромтом, явно хватил через край. Увлекшись ораторскими приемами и стремясь убедить присутствовавших в своей большевистской святости, он повторил тезис, оглашенный им еще на XII съезде: «Товарищи, никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его основных задач… Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть только с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала».
Перефразировав высказывание англичан «Права или не права, но это моя страна», Троцкий закончил: «С гораздо большим историческим правом мы можем сказать: права или не права в отдельных частных конкретных вопросах, в отдельные моменты, но это моя партия». Вслед за этим он стал говорить о том, что не только у отдельных членов партии, но и у партии в целом могут быть ошибки, но и в этом случае, если коммунист считает решение неправильным, он полагает: «Справедливо или несправедливо, но это моя партия, и я несу последствия ее решения до конца».
В очередной раз Троцкий протягивал руку Сталину. Он признавал, что партия всегда права, а он, Троцкий (или он — Сталин), являясь всего лишь винтиками большой машины, могут быть не правы. В великой исторической перспективе, называемой всемирной коммунистической революцией, партия была всегда права. Сталин принял протянутую Троцким руку. В своем заключительном слове [226] он снисходительно пожурил Троцкого, что тот преувеличивает всегдашнюю правоту партии, которая не раз ошибалась, не раз ошибется и не может не ошибаться, но умеет исправлять свои ошибки.
226
Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 г.: Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1963. С. 229–237.