Лев Троцкий
Шрифт:
После недолгих колебаний Троцкий решил ехать в Берлин. С ним отправились жена, секретарь Сермукс и уполномоченный ОГПУ. Путешествовал Троцкий по дипломатическому паспорту на имя члена коллегии Наркомпроса Украины Кузьменко. «Зиновьев и Каменев прощались со мной почти трогательно: им очень не хотелось оставаться со Сталиным с глазу на глаз», — вспоминал Троцкий с иронией. [969]
Берлинские профессора не смогли обнаружить причин плохого самочувствия. Была сделана операция по удалению из гортани миндалевидных желез. Эта легкая операция прошла, однако, с осложнениями и большой потерей крови, не дав ожидаемого результата. Правда, назначенные процедуры несколько улучшили состояние Льва Давидовича. Сократились приступы с повышением температуры, приведшие Троцкого в Берлин. Он смог возобновить активную деятельность и свою полную драматических коллизий борьбу.
969
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 267.
Вместе с женой Троцкий наблюдал празднование Первого мая 1926 года в германской столице и даже затесался в марширующее шествие. Он, разумеется, оставался только наблюдателем, не заметившим ничего особенного в традиционном шествии. Ощутив «полную гамму немецкой республиканской политики», [970] он не почувствовал назревавшую поляризацию сил — укрепление Национал-социалистической рабочей партии Гитлера. Хотя национал-социалисты наращивали силы после недолгого запрета их партии в результате опереточного «пивного путча» 1923 года, Троцкий даже не упомянул эту партию, описывая берлинские впечатления.
970
Там же. С. 268.
За несколько дней до возвращения в Москву завершилась британская забастовка солидарности с горняками.
В «Правде» 25–26 мая 1926 года вышла статья Троцкого «Вопросы английского рабочего движения (Изо дня в день)».
Внешне она содержала нападки на британский оппортунизм, но за этой канвой просматривалось осуждение курса руководства ВКП(б) на сотрудничество с названными реформистами как «аппаратом торможения».
Вслед за этим Троцкий потребовал немедленного обсуждения этого вопроса в Политбюро. Он писал 2 июня 1926 года: «Политика недомолвок и дипломатической двусмысленности находит теперь свое естественное продолжение в стремлении сохранить видимость того, что развалилось», и требовал принять решение, которое соответствовало бы его установкам борьбы против оппортунизма. [971]
971
Стенограммы заседаний Политбюро… Т. 1. С. 882–886.
На этот раз сталинская группа пошла ему навстречу удивительно быстро. Вопрос об уроках английской забастовки был поставлен на Политбюро уже следующим днем, 3 июня. Это заседание было знаменательным. На нем впервые, скорее всего предварительно договорившись, Троцкий, Зиновьев и Каменев выступили полностью солидарно. Прения начал Троцкий с заявления, что вопрос об английской стачке в полном объеме не обсуждался, хотя появилось «нагромождение», по его словам, документов. [972] Следом долгой речью разразился Зиновьев, выдвинувший требование порвать с тред-юнионами. [973] Возникшую тенденцию уловили сталинисты. «Это вопрос, на котором пытаются политически совсем сблизиться тов. Троцкий и Зиновьев», — заявил Молотов, посчитавший публикацию статьи Троцкого в «Правде» ошибкой, ибо это было выступление против ЦК. [974] В новой речи Троцкий попытался опровергнуть факт формирования объединенной оппозиции, который становился все более очевидным. Внешне его ядовитые реплики были направлены против Молотова. У него, говорил Троцкий, есть специальность, в которой он более силен, чем в английских делах, — поиски платформ, что обнаруживает «противоречие между аппаратным могуществом и идейной скудостью». [975] Это, разумеется, была атака не столько на Молотова, сколько на генсека.
972
Там же. С. 743.
973
Там же. С. 753.
974
Там же. С. 906.
975
Там же. С. 762–763.
Основную часть речи Троцкий посвятил итогам английской стачки, положению британских тред-юнионов и целесообразности сохранения АРК. Этот последний вопрос был главным. Лев Давидович обвинял партийное руководство в тех качествах, которые, по общему признанию большевистских руководителей, были свойственны тред-юнионам, — реформизме, соглашательстве с предпринимателями, то есть в полной крамоле. [976]
Выступившие затем Каменев и Зиновьев поддержали Троцкого. Впрочем, последний не удержался: когда Каменев упомянул о коллективном руководстве, он бросил реплику, вспомнив, что таковым именовали групповое правление «тройки» и «семерки»: «Коллективное руководство — это и есть, когда все мешают одному или все на одного нападают». [977] Троцкий солидаризовался с тезисами Зиновьева, формально остававшегося еще председателем Исполкома Коминтерна. [978]
976
Там же. С. 767–769.
977
Там же. С. 780.
978
Там же. С. 811, 816.
Именно обсуждение «английского вопроса» на Политбюро побудило Троцкого подготовить заявление по вопросам международного коммунистического движения, которое 28 июня он направил в делегацию ВКП(б) при Коминтерне. [979] Судя по контексту, это уже был документ не личный и не группы его последователей, а тех, кого вскоре стали именовать «объединенной оппозицией», включавшей как подписантов прежнего «Заявления 47-ми», так и немногочисленных сторонников Зиновьева и Каменева, и, наконец, возродившуюся на непродолжительное время группу децистов. Представляя заявление, Троцкий брал на себя роль руководителя коммунистической оппозиции не только в СССР, но и в международном масштабе.
979
Троцкий Л. Вопросы Коминтерна в делегацию ВКП(б) // Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927. Т. 1. С. 240–247.
Предыдущие предупреждения о бюрократизме как «источнике оппортунизма», адресованные высшим партийным органам СССР, теперь были распространены на режим в Коминтерне. Троцкий отмечал любопытную особенность резолюций руководящих органов компартий — «готовность принимать радикальные решения за чужой счет», то есть осуждать «правые уклоны» в других странах при пассивности «перед буржуазным общественным мнением собственной страны». Он утверждал, что источником такого курса является аппаратно-бюрократический режим в руководящей партии Коминтерна.
Это был первый документ, в котором Троцкий подверг прямой критике теорию социализма в одной стране. Теория эта рассматривалась как прикрытие внутренних противоречий в стране и партии, питающее фаталистический оптимизм, за которым «укрывается бюрократическое безразличие к судьбам социализма и международной революции».
Появившееся на свет 11 июля 1926 года совместное заявление Зиновьева и Троцкого на имя Политбюро завершило создание объединенной оппозиции. [980] Поставив подписи под единым документом, они зафиксировали открытое противопоставление себя партбюрократии. Заявление касалось лицемерной позиции редактора «Правды» Бухарина, который, утверждая, что ЦК не желает дискуссии, на самом деле изложил в газете, причем в искаженном виде, прения на заседании Политбюро по вопросу об Англо-русском комитете, тем самым способствуя началу дискуссии. Зиновьев и Троцкий рассматривали действия Бухарина как провокацию, на которую идти не желали, призывая решать вопросы «нормальным путем», не дергая партию.
980
Зиновьев Г., Троцкий Л. Заявление // HU.HL, bMS Russ 13. Т 884; Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927. Т. 1. С. 248–253.
Итак, к лету 1926 года существование объединенной оппозиции стало, фактом, а Троцкий формально на паритетных началах с Зиновьевым, а фактически единолично стал ее лидером.
Глава 5
ВЫРАБОТКА ЕДИНОГО АНТИСТАЛИНИСТСКОГО КУРСА
Июльский пленум и «дело Лашевича»
Со второй половины июня — начала июля 1926 года почти на всех заседаниях Политбюро Троцкий, теперь, как правило, при поддержке Зиновьева и Каменева, выступал с обоснованием оппозиционного курса. За частными расхождениями скрывались принципиальные разногласия. Заключались они прежде всего в следующем.
Сталинцы, ссылаясь на политическую неграмотность 60–70 процентов рядовых коммунистов, стремились сохранить незыблемой диктатуру властных партийных органов во главе с ЦК. В их представлении речь шла о власти небольшой олигархической группы, имевшей свои ответвления на местах в лице руководителей губкомов и окружкомов. Именно на эту группировку опирался Сталин в стремлении к личной власти. Оппозиционеры выступали за участие во власти всей партии, правда, при условии контроля со стороны «верхов». Для аппаратчиков это было неприемлемо, они боролись против оппозиции привычными методами: искажая высказывания, обвиняя в отходе от большевизма, наклеивая компрометирующие ярлыки, квалифицируя оппозицию как социал-демократический уклон от большевизма. Это было весьма дискредитирующее определение, учитывая отношение Ленина к социал-демократии.