Лев Троцкий

Чернявский Георгий Иосифович

Из сельского уединения Лев Давидович начал ежедневно писать письма жене, заполняя их нежными выражениями, воспоминаниями прошлого, красноречивыми описаниями своих чувств и даже сексуальными обещаниями с использованием ненормативной лексики. [1402] В письме от 19 июля 1937 года Лев фактически просил прощения у жены, которая тяжко переживала происходившее.

Перед этим Наталья с горечью напоминала ему, что «все люди ужасно одиноки по существу», что его «рецидив (то есть новое увлечение дамой. — Г. Ч.) обескуражил. О, если бы можно было изжить его, как изживается рецидив физической болезни. Как я сегодня ночью, просыпаясь, чувствовала твое сдержанное волнение, твои сомнения, твое мученичество и боязнь мучительства, борьбу с самим собой и необходимость для спасения нашей жизни продолжать и то, и другое». Из другого письма видно прямо депрессивное состояние: «Не хочется видеть людей, жизнь кругом, суету… Не хочется есть… Мне хочется упасть на пол и не вставать больше». [1403]

1402

См. документальную публикацию: Фельшитинский Ю., Чернявский Г. Письма Л. Д. Троцкого жене Н. И. Седовой (Мексика, 1937–1938) // В кн.: Чернявский Г. Притчи о Правде и Лжи. С. 190–214.

1403

HU.HL, bMS Russ 13.1. Т 5574, Т 5575.

Лев Давидович, в свою очередь, писал, что он «отошел от того эпизода, который занимал нас все последнее время». «Хочется вырваться из одиночества, слиться с тобой до конца, растворить всю тебя в себе, вместе с самыми затаенными твоими мыслями и чувствами», — писал красноречивый супруг, чувствуя вину за боль, которую доставил женщине, делившей с ним тяготы многолетней эмиграции, напряженной работы, потери близких. «Она для меня — никто. Ты для меня — все. Не надо, Ната, не надо, умоляю тебя», — говорилось в другом письме. [1404]

1404

HU.HL, bMS Russ 13.1. Т 10 623, Т 10 625.

Троцкий буквально превзошел самого себя в письме от 19 июля, в котором просто щеголял, как он выразился в следующем послании, своим «юнкерством». [1405] Рискну это письмо процитировать: «Как только приехал сюда, ни разу не вставал мой бедный х… Как будто нет его. Он тоже отдыхает от напряжения тех дней. Но сам я весь, помимо него, — с нежностью думаю о старой, милой п… Хочется пососать ее, всунуть язык в нее, в самую глубину. Наталочка, милая, буду еще крепко-крепко е… тебя и языком, их… Простите, Наталочка, эти строчки, — кажется первый раз в жизни так пишу Вам». [1406] Представляется, что это интимное страстное письмо стало началом примирения. Наталья ответила на него: «А кончается это письмо, действительно, так, как никогда не изволили писать, мой родной, старый возлюбленный». Это были явные слова прощения.

1405

HU.HL, bMS Russ 13.1. Т 10 623.

1406

HU.HL, bMS Russ 13.1. T 10 622.

Ко времени возвращения Троцкого из «отпуска» в конце июля непостоянная Фрида также полностью охладела к своему пожилому любовнику. Вряд ли в ином случае она воздержалась бы от интимных встреч с ним на лоне природы. В июле 1937 года Фрида писала своей подруге Элле Волф (жене американского публициста и одно время сторонника Троцкого): «Я очень устала от старика». [1407]

Возвратившись в Койоакан, Троцкий объяснился с Фридой. Любовные отношения были прерваны. По просьбе Льва Фрида возвратила ему его письма. Лев мотивировал свое требование тем, что письма могут оказаться в руках «ГПУ», о чем вскоре Фрида рассказала Жану Хейженоорту, с которым поддерживала дружеские отношения. Хорошо информированный многолетний секретарь Троцкого Хейженоорт писал: «Оба они (Троцкий и Кало. — Г. Ч.) решили отойти друг от друга. Фрида чувствовала, что она привязана к Диего, а Троцкий испытывал те же чувства по отношению к Наталье. В то же время последствия скандала могли быть очень серьезными и зайти слишком далеко». [1408] К словам Хейженоорта можно добавить, что сам он стал любовником Фриды через непродолжительное время после ее разрыва с Троцким. [1409]

1407

Herrera H. Op. с it. R 212.

1408

Heijenoort J. Op. cit. P. 112, 114.

1409

Mamham P. Op. cit. P. 281.

Прекратив интимную связь, бывшие любовники сохранили формальные дружеские отношения. В честь 7 ноября 1937 года Фрида подарила Льву автопортрет (известный под названием «Между портьерами») с надписью «Льву Троцкому с глубокой любовью я посвящаю эту работу». Увы, Лев Давидович к этому времени настолько охладел к Фриде и настолько безразличным было ему и это произведение, и ее искусство, что при переселении из «Голубого дома» он даже не взял его с собой. Позже портрет оказался в одном из музеев Вашингтона. [1410]

1410

Alcantara I., EgnoffS., Op. cit. P. 56–57.

Последний раз Троцкий встретился с Фридой Кало в начале января 1939 года перед ее отплытием во Францию с гуманитарной миссией по оказанию помощи беженцам из Испании, где победой генерала Франко завершалась гражданская война. [1411]

Вскоре после Фриды у Троцкого было еще одно недолгое любовное приключение, о котором вскользь упоминает Ж. Хейженоорт, — даже имени секретарь Троцкого не назвал, сказав лишь, что это была также молодая женщина, но адюльтер носил «другой характер». [1412] Видимо, на этот раз речь шла о мимолетном чисто физическом увлечении.

1411

Herrera H. Op. cit. P. 212–213.

1412

Heijenoort J. Op. cit. P. 114.

Тем временем, едва высадившись на французский берег, Фрида Кало получила известие, что между ее мужем и Троцким произошел разрыв. Это ее не очень удивило, поскольку еще в предыдущие месяцы между художником и политиком наметилось охлаждение, связанное не с бывшими амурными делами, а с соображениями политического престижа. Дело в том, что Троцкий, взявший на себя обязательство перед президентом Карденасом не вмешиваться во внутренние дела Мексики, в 1937–1938 годах публиковал некоторые статьи с оценкой мексиканских событий за подписью Д. Риверы. Троцкий даже написал текст приветствия, которое Ривера от своего имени направил учредительной конференции IV Интернационала. [1413]

1413

HU.HL, bMS Russ 13.1. T 4356.

Своего рода подготовкой к этому документу были дискуссии Троцкого, Риверы и приехавшего в апреле 1938 года в Мексику видного французского писателя-сюрреалиста Андре Бретона, который недолгое время поддерживал Троцкого. Собеседники решили написать совместный манифест о задачах революционного искусства. Договорились, что черновик напишет Бретон, но вскоре выяснилось, что талантливый прозаик и поэт в публицистике был не силен. Сначала Троцкий испестрил его текст исправлениями, а затем отбросил его и написал новый документ. [1414] Текст был назван «За свободное революционное искусство!». [1415] В нем содержался призыв к созданию независимой федерации революционных деятелей искусства. Обращают на себя внимание некоторые пассажи, которые звучали неординарно для Троцкого. Он провозглашал: «Если для развития материальных производительных сил революция вынуждена учредить социалистический режим централизованного плана, то для умственного творчества она должна с самого начала установить и обеспечить анархический режим индивидуальной свободы». Были ли эти и подобные высказывания выражением искреннего поворота Троцкого к свободе взглядов в области художественной культуры или же являлись тактическим ходом, продиктованным общением с выдающимися творцами? Весь строй мышления Троцкого свидетельствует в пользу второго предположения. Манифест был опубликован за подписями Бретона и Риверы (имя Троцкого не упоминалось) во многих печатных органах. [1416]

1414

Mamham P. Op. cit. Р. 282–283.

1415

HU.HL, bMS Russ 13.1. Т 4394.

1416

Sinclair L. Op. cit.V. 2. P. 974.

Постепенно ничего не смысливший в политике Диего начал считать себя экспертом в этой области и, возможно, даже поверил в собственное авторство текстов, которые были написаны действительно опытным политиком. Во всяком случае, Фрида явно уверовала в публицистические способности своего супруга. В одном из ее писем 1938 года говорилось: «Он (Диего. — Г. Ч.) пишет статьи для газет, которые вызывают большой шум, он защищает Четвертый Интернационал изо всех сил и он в восторге, потому что здесь Троцкий». [1417]

1417

The Letters of Frida Cahlo. San Francisco: Chronide Books, 1995. P. 83.

В результате всего этого Ривера стал делать скандальные заявления, которые под крупными заголовками появлялись в мексиканской печати, компрометируя и самого автора заявлений, и Троцкого, давая пищу для злобной кампании просталинской мексиканской компартии. Особенно неприемлемым для Троцкого было изменение позиции Риверы в отношении Карденаса, которого Диего стал резко критиковать, обещая поддержать на следующих выборах другого кандидата. Требования Троцкого прекратить эти выступления успеха не имели. Диего стал чувствовать себя политическим вождем.