Левая рука тьмы (сборник)

Ле Гуин Урсула Кребер

— Ваше Величество, все, что я знал, вылетело у меня из головы. Я только что узнал об опале Эстравена.

Аргавен улыбнулся. Он резко рассмеялся, как разгневанная женщина, делающая вид, что ей забавно.

— Будь проклят этот гордец, позер, лжесвидетель и изменник! Вы с ним ужинали вчера вечером? И он вам говорил, какой он могущественный, как он правит королем, как легко пойдут ваши дела теперь, когда он со мной поговорил о вас, да? Он говорил вам так, господин Ай?

Я колебался.

— Я скажу вам, что он говорил мне о вас, если вам интересно это услышать. Он советовал

мне отказать вам в аудиенции, заставить вас ждать, может быть, выслать вас в Оргорейн или на острова. Все эти полмесяца он твердил мне, будь проклята его дерзость! Это он выслан теперь в Оргорейн. Ха-ха-ха!

Снова резкий, фальшивый хохот. Смеясь, он хлопнул в ладоши, немедленно среди занавесей в конце помоста появились стражники. Аргавен фыркнул на них, те исчезли. Все еще смеясь и фыркая, Аргавен подошел ближе и уставился на меня. Темные зрачки его глаз слегка отливали оранжевым. Я испугался его гораздо больше, чем ожидал.

Я не видел иного выхода из этих несуразностей, кроме искренности.

— Могу лишь спросить вас, государь, считаюсь ли я причастным к преступлению Эстравена?

— Вы? Нет.

Он еще пристальней посмотрел на меня.

— Не знаю, господин Ай, что вы за дьявол: сексуальный урод, искусственно созданное чудовище или посетитель из домейна Неба, но вы не предатель, вы были лишь орудием предателя. Я не наказываю орудия. Они причиняют вред только в руках плохого рабочего. Позвольте мне дать вам совет.

Аргавен сказал это подчеркнуто и с явным удовлетворением, и тотчас мне пришло в голову, что за два года никто не давал мне советов. На вопросы отвечали, но никогда не пытались советовать. Даже Эстравен, явно старавшийся помочь мне. Это, видимо, имело какое-то отношение к шифгретору.

— Не давайте другим использовать вас, господин Ай, — вещал король. — И держитесь подальше от фракций. Говорите собственные слова, совершайте собственные поступки и никому не верьте. Поняли? Никому. Будь проклят этот лживый, хладнокровный предатель. Я ему верил, я надел серебряную цепь на его проклятую шею. Хотел бы я повесить его на той же цепи. Никогда я не доверял ему. Никогда. Никому не доверяйте. Пусть он сдохнет в помойных ямах Мцинори, выпрашивая подаяние, пусть сожгут его кишки.

Король Аргавен затрясся, задыхаясь, схватившись за грудь, и повернулся ко мне спиной. Он пинал большое полено в очаге, пока из него не полетели искры. Он принялся гасить его руками.

Не оборачиваясь, он заговорил резким и болезненным тоном:

— Говорите, господин Ай.

— Могу ли я задать вопрос, государь?

— Да.

Он глядел на огонь, раскачиваясь с ноги на ногу. Я обращался к его спине.

— Верите ли вы в то, что я говорю о себе?

— По приказу Эстравена врачи посылали мне бесконечные записи о вас. Еще больше докладов инженеров о вашем корабле. Все они могут быть лжецами, но все они утверждают, что вы не нашей породы. Так кто же вы?

— Существуют и другие, подобные мне. А я представитель…

— Этого союза, этой власти, да, очень хорошо. Зачем они послали сюда вас, чего они хотят от меня?

Хотя Аргавен мог быть и безумным, и не очень проницательным, но у него была

долгая практика в уклонениях, вызовах, риторических тонкостях, используемых в разговорах с теми, чья главная цель жизни заключается в достижении и укреплении отношений инфрегатора на высшем уровне.

Хотя многие тонкости этих отношений были не ясны мне, я знал о том, какие словесные дуэли могут возникать на этой основе. Я не собирался спорить с Аргавеном, я хотел общаться с ним.

— Я не делаю из этого тайны, государь. Экумен хочет союза с народами Гетена.

— Зачем?

— Материальная выгода. Увеличение знаний. Расширение поля разумной жизни. Обогащение гармонии и большая слава бога. Приключения. Радость.

Я не говорил языком, которым пользуются те, кто правит людьми: короли, завоеватели, диктаторы, полководцы. На их языке нет ответа на вопрос короля. Аргавен неподвижно и угрюмо продолжал смотреть в огонь.

— Как велико королевство в небе, этот Экумен?

— В сфере Экумена находятся восемьдесят три обитаемые планеты, а они содержат около трех тысяч народов и антропологических групп.

— Три тысячи? Понятно. А теперь скажи мне, что мы здесь можем иметь общего с тысячами чудищ, живущих в небе?

Он снова повернулся ко мне. Он продолжал дуэль, задавал риторические вопросы, он почти шутил. Но ему было не до шуток. Эстравен предупреждал меня: он был обеспокоен, встревожен.

— Три тысячи наций в восьмидесяти трех мирах, государь. Но ближайший находится в семнадцати годах пути от Гетена на кораблях, которые летят со скоростью света. Если вы считаете, что Гетен может быть вовлечен в пограничные конфликты с соседями, подумайте о разделяющем вас расстоянии. Через такое расстояние всякий набег теряет разумность.

Я не говорил о войне и не без причины — на кархидском языке даже нет такого слова.

— Торговля же, разумеется, выгодна. Торговля идеями, усовершенствованиями, передаваемыми по ансиблу. И торговля товарами и изделиями, которые доставляют корабли с экипажем и без него. Сюда могут прибывать послы, ученые, купцы и, в свою очередь, ваши люди смогут отправиться в космос. Экумен не королевство, а координирующий центр, обменный пункт для торговли и знаний. Без него сообщения между населенными пунктами стали бы случайными, а торговля — очень рискованной. Жизнь человека слишком коротка для прыжков между мирами, если не существует опорной сети, если нет контроля, если не ведется постоянная работа, поэтому все миры становятся членами Экумена. Мы все люди, вы знаете это. Все миры были заселены много лет назад из одного мира — Хейна. Мы различаемся, но мы все дети одного очага.

Ничто из сказанного не вызывало любопытства короля. Я продолжал некоторое время, подчеркивая, что его инфрегот Кархида лишь усилится, если они вступят в Экумен, но ничего не добился. Аргавен стоял мрачный, угрюмый, как старая выдра в клетке, покачиваясь взад и вперед с ноги на ногу, скаля зубы в улыбке боли.

Я замолчал.

— Они все черные, как вы?

Гетенианцы в основном желто-коричневые или красно-коричневые, но я видел многих не менее смуглых, чем я.