Левиафан
Шрифт:
– Но вы же сами...
– девушка попыталась возразить, однако я только взяла рапорт в руки и запустила нож, нажав ногой на кнопку, тем самым уничтожая бумаги до мельчайших кусочков, пропустив их через машинку.
Отчаяние... Страх... Одиночество... Боль... Ненависть к самой себе и ко всему, что меня окружало... Всё это сменялось воспоминаниями совершенно другого характера. Как калейдоскоп, или мозаика - из тысяч частей складывалась вся картина в моей голове, пока я ехала в его машине в клинику за ним.
Его пальцы, впервые прикоснувшееся к моему запястью. Его ладонь, которая
"Чертов псих!!!" - сжимаю челюсть, поднимая взгляд на парня, который совершенно спокойно жуёт рыбу, которую сам же почистил, приготовил, а теперь просто ест.
Губы Тангира медленно раскрываются. На них остаётся маслянистый и блестящий след от соуса. Парень мягко слизывает его, и опять закидывает в рот кусок рыбы, продолжая жевать. Скулы двигаются под кожей, а глаза смотрят на тарелку, в которой лежат комки из риса. Он водит ими со стороны в сторону, чем заставляет играть свет на веках. Яркие лампы, горящие прямо над нами, создают какой-то сраный дисбаланс в моей голове, ведь раньше я не находила сексуальным то, как ест этот псих, или вообще как ест любой мужчина.
Но сейчас это было именно сексуально, потому что Тангир не гнушался и пальцы облизать, настолько был голодным.
– Я похож на тунца в лимонно-горчичном соусе?
– Я хотела сегодня отпустить тебя, - ровно произношу, а сама смотрю на руку Тангира.
Его пальцы сжимают палочки, а мой больной мозг подкидывает картину того, как они же смыкаются на моих сосках, точно так же как и тогда. Следом взгляд поднимается вверх и ведет вдоль набухших вен на тыльной стороне его ладони, а перед глазами то, как эта рука обхватывает всю грудь, а те самые губы смыкаются на ней. Хочется забыться, и этот парень именно то, что мне нужно для этого. Именно он способен выбросить из моей головы всё, потому что уже делал это.
– И что помешало?
– Тангир начал набрасывать еду в мою пустую тарелку, а потом просто схватил мою руку, и вложил в неё вилку.
Это прикосновение заставило вскинуться, как от лёгкого удара током. Взбудоражило кровь настолько, что я задохнулась словами в ответ. Сглотнула комок и сдержала порыв, обхватить его ладонь своей в ответ. Всё потому что это было настоящим, бережным и не несло угрозы.
– Я задал вопрос, Моника. Что тебе помешало просто взять и отпустить меня?
– наши взгляды встретились, а его рука сжала мою и вынудила всадить прибор в кусок рыбы, - Ешь и отвечай, агент Эйс. Если не хочешь есть, можем перейти к тому разговору, который рано или поздно всё равно состоялся бы. Либо...
Он отпустил мою руку, и ухмыляясь прошёлся взглядом уже по моей фигуре:
– Либо я просто опрокину к херам всё на этом столе на пол, и сделаю то, о чем думаю последние минут тридцать, наблюдая за тем, как ты трахаешь меня глазами, Куколка. Стол широкий, высокий, удобный, а главное прочный! И ты мешаешь мне вкушать бесценные дары небес, которые на твоём фоне обесцениваются и... превратились в вату во рту, - он продолжал ухмыляться сводя свой тон к хрипловатому шепоту.
Остановился взглядом на моём лице, а следом хмуро кивнув на мою тарелку, продолжил:
– Просто ешь! У нас много времени впереди.
– У нас его нет...
– я опустила взгляд на еду и тихо прошептала, - У меня нет времени ни на что, Тангир, потому что Шавкат всё равно доберется до меня. Ты не знаешь и половины обо мне...
– горько усмехаясь, говорила смотря на вилку в руке и вспоминая лица арабов, которые не стереть из моей памяти ничем.
– Так расскажи, - он спокойно продолжил есть, пока мне кусок в горло не лез.
– Приёмный отец сестер Делакруз мёртв. Пастор Абрахамс - последняя из нитей ведущих хоть к чему-то, тоже. Я в тупике, а мой начальник прямо говорит, что я наживка...
– Ты умеешь ловить рыбу, Куколка?
– Тангир резко перебил меня жуя и хмурясь, перебирая палочками в блюде, а я подняла взгляд со словами:
– В смысле?
– В прямом, - он прожевал остатки еды, а всё, на что я смотрела это кадык который двигался под эластичной, слегка смуглой кожей шеи.
– Правильно, Куколка, - вдруг послышался его шепот, а я опомнилась, - Сейчас наживка - я! Ты смотришь на меня, как рыбка на крючок с прикормом. Плаваешь взглядом по мне и присматриваешься, пока внутри растет желание дотянуться до желаемого. Вот, что значит быть наживкой, Куколка. Играть со своей добычей, как я с тобой. Заставлять тебя смотреть на то, как двигается мой рот, и представлять как он же двигается по твоей коже. Медленно... Плавно... Не спеша, Куколка. Потому что нежность медленна, а ласка, как костер должна разгораться от искры. Как мой голос, который ты сейчас слушаешь и молчишь, потому что тебе он приятен и ты хочешь его слышать. Вот это и есть то, как быть наживкой. А если твой придурок подполковник этого не понимает, то передай ему, что в следующий раз, вместо прикорма для обрезанных тварей, я использую его мошонку. Только вот крючок подберу таких размеров, как гарпун.
– Тангир! - наваждение схлынуло, а я закатила глаза и поднялась, схватив свою тарелку, чтобы опустить в раковину.
Повернулась и почти положила посуду, когда прозвучал уверенный гортанный бас за спиной:
– Невена Мароди. Уроженка Сербии, пропавшая без вести во время военного столкновения в тысяча девятьсот девяносто шестом году в возрасте девяти лет. Предположительно украдена и переправлена в Марокко, по одному из живых транзитных коридоров работорговцев. Вся семья Мароди исчезла из реестра жителей и граждан Сербии в том же году. Никаких следов. Ничего не найдено, кроме маленькой девочки, которая в девятнадцать лет смогла спастись из рабства. Ради неё и ещё нескольких десятков женщин, американские военные силы организовали спецоперацию. В последствии ты была удочерена агентом ФБР Брайаном Эйсом, Невена. Так моя Куколка и стала Моникой Эйс - агентом федерального бюро расследований. А всего пару недель назад...