Левое плечо
Шрифт:
Я боюсь, что ты придешь
И опять меня побьешь.
Ты займешь мое место,
Будешь месить кровавое тесто.
Многие говорят, будто мрак — это красиво. Не спорю, однако он убивает. Меня убивает, куда бы я ни пошла. Иногда, до определенного момента, мне на секунду кажется, словно мир соткан из света, настолько яркого и ослепительного, что в моем сердце начинает расцветать жизнь. Но стоит только холодным щупальцам ночи заскользить по давно заученным местностям, как я понимаю — это лишь мой самообман. Это моя наивная надежда на то, что мне удастся спрятаться от разрушения.
Это так привычно, если честно, кусать губы до крови, сдерживая горестный крик, грозящий разорвать тебя на части. Во рту металлический привкус, за окном — весь мир, пролетающий в одно мгновение, и тишина. Наверное, тишина — это фундамент всех моих страданий,
«Дура-дура, и как же угораздило тебя влюбиться в своего тирана?»- истошно повторяло сознание, отчего становилось только хуже, только тягостнее. Стук, лязг, грохот — звуки такие громкие, яркие пятна, как и мои мысли, как и моя скорбь. Конечности пальцев заледенели то ли от холода, то ли от предстоящей встречи, но разве хоть кому-нибудь когда-нибудь было это интересно? Существует ли человек в этом гребаном мире, которому было бы не все равно? Было ли хоть раз такое, чтобы кто-нибудь неподдельно-искренне поинтересовался у меня, как я? Интересно, есть ли хоть кто-нибудь, способный распознать мою замаскированную ложь?
– Эй, Эванс.
– Сердце сжалось, а по рукам непроизвольно прошлись волны мурашек. – Ну чего же ты молчишь? Или мы недостаточно занимались тобой в прошлом году?
Ужасный гогот озарил и без того наполненное звуками купе. Я встрепенулась и быстро встала со своего места, плотно прижимаясь к стене экспресса, разглядывая своего мучителя, который за лето, казалось, стал еще более дьявольски красив. Наверное, все же стоит прояснить, что здесь происходит? Как бы банально я не начинала свое повествование, но мое имя Лили Эванс. Вся моя жизнь проходила в одиночестве, в клетке, в изоляторе, потому что я – ненормальная. Точнее, так считают меня маглы, приписывая маниакально-депрессивный психоз, который они взяли из воздуха. Лично я никогда не считала свое поведение из рук вон выходящим, не похожим на поведение, так сказать, больных людей, но мой отец упорно твердил мне, что психиатрическая больница – это место, способное дать мне мизерный шанс на нормальное существование. Браво, огромное спасибо, что упекли меня в дурку, где я познакомилась с действительно неадекватными людьми.
Когда мне казалось, что моя жизнь так и пройдет в треклятых четырех стенах, а таблетки рано или поздно превратят мозг в решето, ко мне впервые пришел посетитель – очень странно одетый человек. Он называл себя профессором и улыбался так приторно сладко, что мне хотелось плюнуть в его морщинистое лицо. Знаете, я до сих пор помню, как вскочила тогда с места, как ярость прошлась по моим венам, как, размахивая руками, кричала ему в лицо, что никакая я не сумасшедшая и никакая помощь мне не нужна. Челочек только усмехался, так по-доброму, если честно, что я замерла. «Профессор уже когда-то приходил ко мне», - странная мысль промелькнула в сознание, и я помню, как отшатнулась назад. Дамблдор стал рассказывать мне о мире магии, о специальной школе для волшебников, которые ничуть не отличались от меня. Я не могла поверить, все это казалось каким-то нереальным после стольких лет страданий. Ко мне стали приходить каждый день, профессора менялись, и у каждого было что-то особенное, однако все они имели вытянутый предмет, как оказалось позже – палочка.
Мои дни окрасились, стали ярче и, кажется, светлее. Они озарились потерянным смыслом, я медленно начинала жить. Через несколько недель я уже навсегда покидала старое и облезлое здание, свою темницу и ехала в школу, в новое место, которое станет для меня новым домом. Я не знаю, как удалось профессору Дамболдору уговорить моего отца, но ,полагаю, второму не терпелось избавиться от меня раз и навсегда, чтобы я не была грязным и черным пятном в его роду. Признаться, сейчас я уже не испытываю к этим людям ненависти, и разочарование больше не колет в сердце. Вместо этого, в моей голове плотно приклеилось воспоминание о том дне, когда я впервые ехала в Хогвартском поезде, как впервые могла спокойной общаться с ровесниками и не испытывать при этом дискомфорт. Тогда, в первый раз, школа
Это была очередная Гриффиндорская вечеринка. Травка, выпивка, громкая музыка. Я никогда не отличалась любовью к подобным мероприятиям, но что-то заставило меня тогда надеть слишком вызывающее красное платье и слишком высокие каблуки. Боже, как же мне хотелось спрятаться от жизни, как же хотелось навсегда позабыть все свои тревоги и мысли. Я искала утешение в безвкусной музыке, которая оглушала меня, искала утешение в алкоголе, который так вовремя забирал все тягости моей жизни, не думая, никогда не подозревая, как может крутануться жизнь. В тот вечер он заметил меня. Его взгляд, по-прежнему безразличный, задержался на мне дольше положенного. Наши глаза встретились, и, кажется, я пропала, утонула в его равнодушии. Только сейчас я пожинаю то, что сама посеяла: его внимание, его злость. Джеймс преследовал меня повсюду: находил в пустых кабинетах, кричал на меня, называл, как только мог. Потому что он был зол на весь этот трахнутый мир. А я была всего лишь Лили Эванс. Девчонка с психическим расстройством, словно подушка для битья. Молчаливая вещь, прихоть, которая никогда не скажет ни слова, ни наорет, ни заплачет, а только погладит по спине и будет утешать.
– Скажи, Эванс, - протянул Поттер, впечатывая меня в стенку, криво усмехаясь. Наклонившись к ушной раковине, он тихо прошептал: - А сколько татуировок у тебя?
Я вздрогнула, неуверенно поднимая глаза на его лицо. Каким же красивым он был, какими идеальными четкими чертами лица он обладал. Пухлые и такие манящие губы, впалые щеки, острый нос и холодные, мрачные глаза. А такой странный контраст бледной кожи с почти черными глазами делал его необычайно привлекательным.
– И кто же твоя любовь сейчас? – Его рука переместилась на то самое левое плечо. Табун мурашек прошелся по позвоночнику, а в горле застрял комок, не позволяющий ничего ответить, только смотреть на него жалобным взглядом. Сглотнув, я медленно стала съезжать по стене. – Отвечай!
Его голос из спокойного вмиг перекрасился в раздраженный. В этом и был весь Джеймс Поттер. Он был зол всегда, на всех и на всё. Я тихо глотала слезы, чувствуя его яростный взгляд. И сейчас мы были наконец-то на своих местах. Он – наверху. Уверенный и красивый. А я – внизу. Жалкая и сломленная. Поезд резко затормозил, отчего Поттера чуть-чуть отбросило назад. Он тихо прошептал: «Еще увидимся» и лениво вышел из купе. И, знаете, все говорят, словно мрак – это красиво. Да я и не спорю, если уж на то пошло. Только я – умираю. Каждый раз умираю, смотря в такую темную и бездонную гладь коричневых глаз.
Комментарий к Глава 1.
Это произошло. Прошу не кидаться тапками, так как я знаю, что это конкретный ужас.
========== Глава 2. ==========
Ты криво смеешься, мразь,
Когда сердце мое топчешь в грязь.
Испуская последний свой вздох,
Я знаю – ты сейчас уже сдох .
Сегодня ночью я проснулась от удушливой боли, которая напрочь и безысходно сковала мою душу. Мое сердце нещадно билось в агонии страданий, а с уст сорвался горестный полувскрик. В голове мрак, который растворил в себе надежды на существование, снаружи – не чище, а ледяной воздух слишком остро врезается в легкие. Мне стало страшно, а глаза яростно распахнулись. Ночью, я до сих пор слышу крики больных пациентов, которые эхом раздаются в моей голове. Ночью, страх становится почти неконтролируемым, а мое тело начинает содрогаться и дрожать так, словно нет места холоднее, нежели девичья спальня. Когда-то в детстве, в такие вот ночи, я могла прийти к отцу, прилечь рядом с ним и вдыхать терпкий запах знакомого одеколона и хозяйственного мыла, запах, который теперь ассоциируется у меня только с грязными душевыми кабинками психиатрической больницы. Когда-то в детстве все было намного проще, а жизнь делилась лишь на две краски – черная и белая.