Лэйси из Ливерпуля
Шрифт:
«Неужели тебя не научили пользоваться ножом и вилкой?» — спросила та в первый же вечер, увидев, что Кора берет еду руками.
Она научилась пользоваться столовыми приборами, узнала, когда надо говорить «спасибо» и «пожалуйста», научилась подтираться после посещения туалета и менять одежду до того, как та пропахнет потом. Еще она научилась читать, производить сложение и умножение. Ей помогала женщина, на которую она работала. Она говорила, что Кора быстро все схватывает и просто стыд, что девушка не научилась таким простым вещам раньше — в школе Кора могла бы стать примерной ученицей.
В двадцать лет она встретила Билла Лэйси — он был хорошо сложен и намного красивее тех мужчин, которые до сих пор проявляли к ней интерес. К тому моменту, когда Билл сделал ей предложение, Кора уже поняла, что он неудачник. Она с гораздо большим предпочтением относилась к его старшему брату Джону, который был его прямой противоположностью. К сожалению, оставаясь вежливым, он не проявлял ни малейшего интереса к невесте своего брата. Кора рассудила, что, если она выйдет за Билли Лэйси, у нее все-таки будет свой дом. Пока не имело особого значения, что он находился на О'Коннел-стрит.
Прошло совсем немного времени, и на сцене появилась невыразительная, блеклая Элис Митчелл. Она, как пиявка, вцепилась в Джона Лэйси. Кора никогда не думала, что будет кого-то так остро ненавидеть, не считая своих теток, как она возненавидела Элис в тот день, когда та вышла замуж за Джона и сменила фамилию Митчелл на Лэйси.
Стремление стать кем-то , иметь красивые вещи, оставалось таким же сильным, но еще сильнее было желание взять верх над Элис Лэйси. Коре казалось, что она добилась этого, заполучив красивого — украденного — сына, дом на Гарибальди-роуд, обманным путем завладев одной третью парикмахерской, но каким-то образом Элис все время оставалась на шаг впереди.
Кора злобно уставилась на сына, который так подвел ее. Она потянулась за розгой и принялась вертеть ее в руках. Кивнув на стул, она коротко приказала:
— Наклонись.
К ее неописуемому удивлению, Морис проигнорировал ее.
— Наклонись, — повторила Кора, в голосе ее зазвучали истеричные нотки.
— Нет. — Он сунул руки в карманы своих серых шортов и с вызовом уставился на нее.
— В таком случае… — Она подняла розгу и с размаху опустила на его плечи. Должно быть, тонкая ткань рубашки послужила ему плохой защитой, но Морис не подал и вида, что ему очень больно. Кора снова подняла розгу и опешила, когда он схватил хлыст одной рукой. Несколько ужасных секунд они боролись за обладание орудием наказания, но в свои одиннадцать лет он был крепким, сильным парнишкой, сильнее матери, и с легкостью вырвал его у нее из рук.
Какое-то невыносимое мгновение Кора ждала, что хлыст вот-вот обратится против нее. Она попятилась к стене, выставив перед собой руки для защиты, но Морис попросту переломил его пополам. Он швырнул обломки на стол и долго смотрел на них, как будто спрашивая себя, почему он не сделал этого раньше.
— Фу! — пробормотал он и вышел из комнаты. Она решила, что он, обиженный, поднимается в свою комнату, чтобы остаться одному. Однако через несколько секунд она услышала, как хлопнула входная дверь. Кора опрометью кинулась в коридор.
— Куда ты идешь? — дрожащим голосом крикнула она.
— В парк, поиграть с ребятами.
Она потеряла его! Тело ее словно оцепенело. Сын был единственным человеком в мире, которого она когда-либо любила, единственным человеком, который любил ее. Кора хотела, чтобы он вернулся, она сделала бы все что угодно для этого, но у нее возникло страшное предчувствие, что уже слишком поздно.
И, как обычно, во всем была виновата Элис Лэйси.
Орла чувствовала себя так, словно была беременной всю жизнь. Ей было трудно ходить, таким большим стал ее живот. Может, она ожидала сразу пятерых близнецов, как та женщина в Канаде. Каждый раз, когда она поворачивалась на другой бок, кровать страшно скрипела, а Орла вертелась всю ночь, не давая заснуть Микки, который по утрам вставал с красными от усталости и недосыпания глазами.
Но Орле было все равно. Ей было наплевать, пусть даже у него вылезут глаза или отвалится голова. Все, что ее волновало, это она сама и то затруднительное положение, в котором она оказалась.
Она ненавидела Микки за то, что он стал причиной всех ее бед, ненавидела отца за то, что тот не позволил им жить в доме на Эмбер-стрит, где ей было бы намного приятнее. Она ненавидела своих сестер: Фиону, которая смотрела на нее с таким превосходством, словно хотела сказать: «Я никогда не вляпаюсь в подобное дерьмо», — что, вероятно, было сущей правдой, потому что во всем Бутле не найдется парня, который рискнет подойти к ней ближе, чем на пушечный выстрел, — она ненавидела Маив, которая постоянно навязывалась со своими советами, так что можно было подумать, будто она произвела на свет добрую сотню ребятишек, да и в больнице Бутля, где работала Маив, не было родильного отделения.
Больше всего она ненавидела Лэвинов за… в общем, по многим причинам. Они вечно ссорились, и изо всех комнат доносились пронзительно орущие голоса. Она ненавидела их за то, что они спускались в гостиную посмотреть этот чертов телевизор в то время, когда Орла хотела отдохнуть, и ей приходилось терпеть вопли Гилберта Хардинга, или Барбары Келли, или этой вонючей леди Барнетт. Она ненавидела миссис Лэвин за то, что та каждое утро посылала кого-нибудь из своих детей унести бутылку молока с чужого крыльца для будущей матери, а потом усаживалась рядом и следила, чтобы эта самая будущая мать выпивала всю бутылку до последней капли; при этом она услаждала слух Орлы чудовищными подробностями того, как она рожала своих девятерых выродков.
Было ужасно противно браться за чудесный ростбиф, или бараньи котлеты, или курицу и слышать, как миссис Лэвин говорит, подмигивая: «Нипочем не догадаешься, откуда это взялось!»
Орла догадалась давным-давно, да и кто бы не догадался на ее месте! Еда была краденой, она «упала через задний борт грузовика». Она представила себе мистера Лэвина бегущим за набирающим скорость грузовиком, в кильватере которого оставались рассыпанные куски мяса. Миссис Лэвин покупала только овощи. Недавно на столе оказался пропитанный вином и залитый сбитыми сливками бисквит в большой гофрированной картонной коробке.
— Нипочем не догадаешься, откуда это взялось! — подмигнул мистер Лэвин.
Как, черт возьми, он умудрился стащить бисквит?
Орла застонала. Если бы она по-прежнему работала в «Кросби стар», то сейчас могла бы брать интервью у политика или писать репортаж о каком-нибудь убийстве.
Часы на каминной полке, издающие замечательный мелодичный звон и, без сомнения, попавшие сюда таким же путем, каким в этом доме появлялось практически все, пробили пять. Скоро на Эмбер-стрит вернется мама, и она отправится проведать ее. Это было единственное место, где она могла отдохнуть, а мама — единственным человеком в целом мире, к которому она не испытывала ненависти. Да, и еще Кормак.