Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
— В трусости? — изумился Джексон. — Как же так, сэр? Разве это не будет формальное разбирательство о потере корабля?
Рэймидж осознавал, что с позиций сохранения дисциплины ему не следует обсуждать подобные вопросы с Джексоном, но поскольку американец завтра будет уже в море, это не имеет существенного значения.
— Да, в трусости. По крайней мере, как я думаю, они постараются приписать мне это.
— Но это не есть настоящее обвинение, не так ли, сэр?
— Нет, это обычная формулировка.
— Но…Какого черта они смеют упрекать вас в трусости, извините за грубость, сэр?
— С легкостью, — с горечью ответил Рэймидж. — Есть письменное свидетельство графа Пизано.
— Хм… Бога ради…
— Джексон. С моей стороны было крайне неразумно рассказывать тебе все это. А теперь живо назови мне несколько имен: юнги, которого боцман послал за мной, когда я лежал без сознания, и тех матросов, что помогли мне подняться на палубу.
— Не могу припомнить, сэр. Но некоторые из ребят могут: я расспрошу их, прежде чем нас отправят на «Топаз», сэр.
Джексон взял под козырек и ушел. На лице американца застыло странное выражение — неужели это была радость? Рэймидж почувствовал приступ ужаса: в последние несколько дней он вел с Джексоном слишком откровенные разговоры, и хотя Краучер не мог узнать этого из рапорта Рэймиджа, американец, если ему придет в голову оболгать лейтенанта, был единственным свидетелем, могущим существенно усилить обвинения Пизано…
Он в ловушке! На секунду его охватила самая настоящая паника — ему пришло в голову, что даже если Краучер вернет несколько человек из экипажа «Сибиллы», прибывших в Бастию вместе с боцманом, единственным значимым свидетелем, за исключением самого боцмана и помощника плотника, остается Пизано. Джанна, если будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы присутствовать на суде, в худшем случае поддержит своего кузена, в лучшем — не станет противоречить ему.
Вернулся Джексон:
— Этих парней зовут Патрик О’Коннор и Джон Хиггинс, сэр, а юнгу — Адам Брентон.
— Спасибо, — отозвался Рэймидж и бегом направился в кают-компанию, где потребовал у вестового принести бумагу, чернила и перо.
Он торопливо нацарапал письмо помощнику судьи-адвоката с приложением списка свидетелей, которых просит вызвать в суд, и поставил свою подпись. На другом листе Рэймидж написал фамилии боцмана, помощника плотника, матросов, которых назвал Джексон и завершил список именами самого Джексона и Смита. Затем, поразмыслив, приписал в письме постскриптум, где указал, что лист свидетелей может быть дополнен после того, как получит возможность заглянуть в судовую роль «Сибиллы» и освежить память.
Сложив вместе письмо и список — запечатывать их не было времени, он выбежал на палубу.
Доулиш стоял у трапа, где Джексон построил шестерых матросов с «Сибиллы», держащих в руках свои гамаки и новые вещевые мешки, до обидного пустые, поскольку морякам оказалось по средствам приобрести у казначея только несколько предметов.
— Джек, ты можешь срочно отправить это письмо на «Трампетер»? Дело не терпит отлагательств.
— Конечно. У борта стоит шлюпка с «Топаза» — она может завезти его на обратном пути.
— Нет, Джек, можешь ли ты отправить одну из своих шлюпок?
Доулиш сообразил, что настойчивость Рэймиджа имеет свои причины.
— Помощник боцмана! Команду дежурной шлюпки сюда. Эй, — обратился он к мичману, — возьми дежурную шлюпку и передай это, — Доулиш посмотрел на письмо, — помощнику судьи-адвоката на «Трампетер»!
Джексон принялся называть имена моряков «Сибиллы» по списку, который держал в руке. Доулиш крикнул:
— Эй, вы, пошевеливайтесь! Не вижу шлюпочной команды! Помощник боцмана, подгони людей!
Рэймидж заметил, что на трапе появился Пробус и направился к ним.
— Зачем нужна шлюпка? — спросил он Доулиша. — «Топаз» высылает шлюпку за этими матросами.
— Знаю, сэр, она уже подошла. Мистер Рэймидж хочет передать письмо на «Трампетер».
— А это не может подождать, Рэймидж? Чуть позже я собирался отправить некоторые бумаги.
— Это список моих свидетелей, сэр.
— Что?!
— Список свидетелей.
— Вы что, только проснулись?
— Нет, сэр. Обвинительный акт мне прислали только десять минут назад.
— Десять минут?! Разве вы не получили его вчера?
— Нет, сэр. Он прибыл на последней шлюпке с «Трампетера», на той самой, с которой прислали приказ в отношении этих людей, — Рэймидж указал на матросов с «Сибиллы».
— Ясно. В таком случае, продолжайте, Доулиш.
Пробус отошел, и спустя несколько секунд Рэймидж заметил, что он направил подзорную трубу сначала на «Трампетер» а потом на «Топаз». Посмотрев на шлюп, капитан воскликнул:
— Мичман! А что за сигнал несет шлюп?
Рэймидж поглядел на «Топаз» и увидел, что тот только что поднял на штаге колдунчик — сигнал всем шлюпкам вернуться на корабль, являющийся также обычно предупреждением, что судно готовится отплыть.
— Колдунчик, сэр, — доложил мичман, — шлюпкам вернуться на корабль.
— Мистер Доулиш, — сказал Пробус, — заставьте этих парней шевелиться. Мистер Рэймидж, подойдите сюда!
Как только Рэймидж подошел, Пробус задал ему вопрос:
— Вы знали, что шлюп собирается отплыть?
— Несколько минут назад мы заметили шевеление на реях.
— Почему вы не сказали об этом мне?
Рэймидж ничего не ответил. Это просто не пришло ему в голову.
— Так что вы остаетесь без большинства своих свидетелей?
Рэймидж промолчал. Пробус и сам все видел.
Наконец, Пробус со зловещим щелчком сложил подзорную трубу, повернулся к Рэймиджу, будто что-то хотел ему сказать, но передумал.
Как раз в это время матросы с «Сибиллы» стали спускать в шлюпку свои вещи. Джексон направился к Пробусу, видимо, чтобы отдать рапорт. Но вместо того, чтобы остановиться на подобающем расстоянии и отдать честь, американец подошел прямо к капитану, толкнул его в грудь и сказал как равному:
— Ты чертовски неправ.