Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
— Крестьянин рассказал мне об этом.
— Сколько всего вас было?
— Шестеро.
— А сколько человек решило отправиться в шлюпке?
— Вы сами прекрасно знаете.
— Отвечайте на вопрос.
— Трое.
— Почему не поехали другие?
— Им не понравился план.
— А вам?
— Да. То есть я хотел сказать — нет.
— Вам не понравился план, но вы все же пошли?
— Да.
— Вы добрались до шлюпки первым, раньше прочих своих друзей?
— Да.
— Что произошло потом?
— Вы прекрасно знаете: к шлюпке прибыли вы, неся маркизу.
— А после этого?
— Ее приняли на борт.
— Кто?
— Матросы. И вы.
— Но не вы?
— Нет.
— А я забрался в шлюпку?
— Да.
Это была такая наглая ложь, что Рэймидж едва не вышел из себя.
— И вы не слышали, как я расспрашивал матросов о том, где находится граф Питти?
— Нет.
— Ни того, как я звал Джексона?
— Нет.
— Похоже, допрос этого свидетеля складывается не в вашу пользу, мистер Рэймидж, — вмешался Краучер.
Не сказал бы, подумал Рэймидж. Итальянец наслаивает ложь на ложь. И все, что мне остается сделать — добиться максимально точного изложения его истории в протоколе.
Краучер сказал Пизано, что тот может идти, и пояснил значение сказанной им фразы.
Затем капитан посмотрел на Рэймиджа — лицо его светилось триумфом — и объявил:
— Подсудимый может переходить к своей защите.
Рэймидж уже приготовился заговорить, когда Краучер буркнул:
— Разве вы не написали свое выступление? Не хотите ли вы сказать, что нам придется тратить время, ожидая, пока вы продиктуете его помощнику судьи-адвоката? Вам наверняка известно, что сейчас вам следовало лишь зачитать его и передать копию мистеру Барроу?
— Если вы все-таки позволите, сэр…
— Ну хорошо, приступайте.
— В отношении потери «Сибиллы» я не считаю нужным вновь вызывать боцмана и помощника плотника, чтобы выслушать их свидетельства в свою пользу. Показания, данные ими в поддержку обвинения, проясняют факт, что мной было сделано все возможное в данных обстоятельствах.
— Это решит трибунал, — не удержался от комментария Краучер.
Есть ли смысл вызывать Джексона? Что он сможет добавить? Рэймидж решил, что колебания ни к чему, и сказал:
— Конечно, сэр. Однако показания графа Пизано затронули новый аспект дела, не отраженный в обвинении, и я прошу пригласить свидетеля со стороны защиты.
Он решил потянуть паузу, догадываясь, что Краучер ожидает услышать фамилию Джексона, и дать его нетерпению усилиться.
— Хорошо, в таком случае назовите имя свидетеля!
— Вызовите маркизу ди Вольтерра.
Барроу лихорадочным движением сорвал с носа очки, а Краучер громыхнул кулаком по столу, чтобы остановить часового, готового было открыть дверь и повторить слова Рэймиджа.
— Вы не можете вызвать маркизу.
— Почему, сэр?
Краучер помахал листком бумаги:
— Ее нет в вашем собственном списке свидетелей.
— Однако трибунал уже принял решение, что имеет право вызывать свидетелей, не обозначенных в списке.
— Трибунал — да, но не обвиняемый.
Рэймидж посмотрел на Барроу: тот перестал писать и наблюдал за Краучером.
— При всем моем уважении, сэр, я настаиваю, чтобы в протоколе была сделана соответствующая запись. Я просил вызвать только одного свидетеля. И насколько я понимаю, трибунал отказывается вызвать его?
— Вы правильно поняли, мистер Рэймидж. Главный судья-адвокат указывает: если трибунал предполагает, что какое-либо лицо может дать «важные свидетельские показания», то оно может быть вызвано. Маркиза уже рассказала нам все, что знала. Вы настояли, чтобы сказанное ею занесли в протокол. Трибунал не считает, что она может добавить «что-либо важное» к сообщенному ранее.
Рэймидж почесал шрам над бровью. Петля затягивалась вокруг его шеи — он сам накинул ее на себя, и теперь Краучер затягивает узел.
Облеченное в письменную форму и занесенное в протокол, решение Краучера будет звучать вполне убедительно… Если только он… А, черт с ним.
— Хорошо, сэр. Я прошу вызвать свидетеля, обозначенного в моем списке — Томаса Джексона.
«В бурю любой порт сгодиться», — подумал лейтенант.
— Действуйте, Барроу, — спокойно сказал Краучер. — Вызывайте свидетеля.
Когда Джексон вошел в каюту, Рэймидж почувствовал себя не таким одиноким. Но все же его якоря не цепляли дно: трибунал вынесет вердикт, что он виновен в трусости, и любой, кто прочитает протокол, согласится с приговором.
Американец был одет очень опрятно: на любой непредвзятый суд он произвел бы благоприятное впечатление. Произнося присягу и отвечая на формальные вопросы Барроу, его голос звучал ясно и чисто, если не считать легкого американского акцента.
При мысли, что американец осознанно пошел под арест, чтобы выступить свидетелем, а он еще несколько минут назад не хотел вызывать его, Рэймидж испытал приступ угрызений совести.
— Можете приступить к допросу, — сказал Краучер.
— Спасибо, сэр, — механически произнес Рэймидж. В этот миг в голове у него не было ни единой идеи. А, «Сибилла» — вот то, что должно заполнить пробелы.
— Когда вы впервые увидели меня на палубе после гибели капитана Леттса?
— Сразу после того, как вы вскарабкались на палубу, сэр.
— Вскарабкался? — переспросил Феррис.
— Да, сэр. Он очень плохо выглядел, рана на голове кровоточила.
— С этого момента и до того, когда мы покинули корабль, сколько времени вы не находились рядом со мной?
— Разве что несколько минут, сэр.
— Какие указания я вам дал при подготовке к уходу с корабля?
— Различные, сэр. Вы приказали принести карты и корабельные журналы, а также я помог вам разыскать книгу приказов и журнал регистрации писем.