Лезвие. Книга 1. Последнее Рождество
Шрифт:
Нет. Драко тряхнул головой. Нельзя. Он вырвал их отношения с Джинни с корнем, растоптал их ногами, потому что так было нужно. Он должен был разбить ей сердце, чтобы она не осталась в Хогвартсе, а отправилась домой, под защиту семьи. А еще чтобы прикрыть собственную трясущуюся от страха перед Темным Лордом задницу. Перед Темным Лордом и перед отцом со всеми его проклятыми родовыми чарами. Паркинсон права. Трус он, Драко Люциус Малфой, трус и подлец. И он не заслуживает ни Джинни, ни ее любви.
Тем не менее, он понимал, что должен ее увидеть. Во что бы то ни стало, как бы она ни отреагировала. Он должен ее увидеть. В последний раз - перед тем,
____________________________________________________________
Вещи собраны. Джинни окинула взглядом свою спальню. Да, ничего не забыла. Можно подумать, было что собирать. Не такой уж у нее и большой гардероб.
Она осталась последней из Гриффиндора, кто еще не уехал домой. После психологически невыносимых последних недель, полных сплетен и смешков за спиной, вид постепенно пустеющей Школы радовал Джинни. Не нужно было ни от кого прятаться, как в первые дни после того кошмарного инцидента в гостиной Слизерина, сохранять неестественно прямую спину, шествуя сквозь всеобщее осуждение и мысленное оплевывание, как Скарлетт на том самом приеме... Одни смеялись, другие пытались сочувствовать, но их уничижительная жалость была еще хуже открытых издевок. Впрочем, сочувствующих было мало - в основном, девчонки, да и то из числа "серых мышек" вроде Эмили, ее соседки по комнате. А больше всех на предмет Джинни отрывался полтергейст Пивз. Едва завидев гриффиндорку, он принимался скандировать стишок собственного сочинения:
Рыжая сучка и Поттер-вонючка
Встречались-встречались, но разбежались.
Он - завершить злого гения плен,
Она - чтобы прыгнуть к Малфою на член.
Прыгает дура, в любви признается,
А Малфой со всей нашей Школой смеется.
Ведь парень не промах и в шлюшках толк знает,
Ему и без Уизли бабенок хватает!
Видимость некоторого облегчения, помогавшего все это выдержать, приносили только две вещи: учеба - потому что хотя бы на время занятий ее никто не дергал, опасаясь гнева профессоров за попытку срыва уроков, и сигареты. Опытным путем выяснилось, что одновременно курить и плакать невозможно, и это было потрясающим, спасительным открытием. Сигареты, к которым до этого Джинни относилась как к редкому баловству за компанию, а так - практически индифирентно, сейчас стали ее лучшими друзьями. Ей даже иногда казалось, что это красиво - во всяком случае, гораздо красивее, чем красные глаза и хлюпающий нос. Впрочем, слезы снова брали свое ночами - особенно, когда она пыталась утопить свое горе с помощью алкоголя. Получалось так себе - это приводило только к похмелью, а оно, в свою очередь - к новым стихам, которые Джинни теперь писала почти каждый день, можно сказать, пачками. Воистину, верно говорят: в основе каждого творческого наследия можно найти многократно разбитое сердце и в клочья изодранную душу.
Пока Хогвартс кишел студентами, Джинни предпочитала в свободное время отсиживаться в своей спальне, а то и в уборной - лишь бы как можно меньше сталкиваться с кем бы то ни было. Теперь, когда народ разъехался по домам на каникулы, Школа,
С улицы послышалось ржание лошадей. Джинни выглянула в окно. За кем-то прислали экипаж. Девушка посмотрела на свой чемодан. Придется тащить его до поезда самой, пешком. Ничего, тут недалеко, а до ближайшего Хогвартс-экспресса еще достаточно времени. Как раз, пока дойдет до станции, пока подождет… Тем более, там не так уж и холодно.
Джинни вздохнула и снова посмотрела на комнату, которая стала ей практически родной. Как и Хогвартс в целом - даже несмотря на отвратительную обстановку последних недель. Все-таки, шесть лет — это немало… Ну хорошо, пять с половиной. Но всё равно, будет нелегко оставить это место в прошлом. Ведь больше она сюда не вернется…
Пора. Джинни накинула свою старенькую мантию, взялась за ручку тяжелого чемодана и приготовилась его поднять, но звук чьих-то шагов ее остановил. Шаги были торопливыми, сбивающимися, кто-то тяжело дышал. Сердце девушки замерло. Гриффиндорцы же разъехались, она была в этом абсолютно уверена. Тогда кто?..
– Джинни! — знакомый голос послышался вслед за оглушительно раскрывшейся дверью.
Драко. Как он сюда попал?! Почему так запыхался? Что ему нужно?! Будь ее соседка Эмили здесь, она бы сказала, что Джинни уже уехала, и захлопнула бы дверь перед его слизеринским носом. И произнесла бы что-нибудь уничижительное из серии «не повезло, Упивающийся». Но никакой соседки уже не было и в помине, а значит, придется стоически выдержать всё самой. Только как, если в сердце будто бы только что нож воткнули?
– Джинни, послушай меня, пожалуйста… Я хотел извиниться, я вел себя, как идиот, — Драко говорил сбивчиво и взахлеб. — Панси не моя невеста и никогда ею не была…
– Мне без разницы, - отрезала Джинни и взялась за ручку чемодана.
– Мне пора на поезд.
– Джинни! Пожалуйста, подожди! — воскликнул Малфой, хватая ее за руку.
На пару мгновений Джинни замерла, не решаясь пошевелиться. Его прикосновение. Эти цепкие, всегда кажущиеся холодными пальцы. Сейчас, впрочем, они обжигали, как раскаленный металл. Или это ей так чувствуется, потому что ее тело предательски откликается на контакт с тем, кто не заслуживает даже права стоять рядом с ней?.. Джинни глубоко вздохнула. Драко, так близко. Опять близко, опять вплотную, будто между ними ничего не произошло. Хотя нет, конечно, перемены значительные: бледное лицо Малфоя было покрыто неровными красными пятнами, глаза лихорадочно блестели, всегда идеально приглаженные волосы разлетелись в разные стороны. Всё это было бы очень забавным, имей Джинни силы засмеяться.
– Джинни, так было нужно! Я был уверен, что поступаю правильно. Я и сейчас в этом уверен! Ты не поймешь, а я не могу рассказать тебе всего, но так было нужно! Ты не должна быть со мной, не должна любить меня и ни в коем случае не должна ждать, особенно с учетом того, что нас ждет!
Оправдывается. Да еще смеет что-то говорить о любви. А причины наверняка банальные: все его шлюшки разъехались, и хочется потешить себя влюбленной гриффиндорской дурочкой для поднятия рождественского настроения.