Лезвие. Книга 1. Последнее Рождество
Шрифт:
Волшебница протянула девушке золотую цепочку с кулоном, усыпанным изумрудами.
– Мерлин! — прошептала потрясенная Гермиона. — Это... очень красиво. Что это - какое-то устройство слежения?
– А вдруг просто украшение?
– расхохоталась Беллатрикс. — Может, мне захотелось подарить ручной зверушке новый ошейник? Ты могла бы счесть это за знак расположения или праздничный жест. Ну, в Рождество же должны случаться чудеса. Бери, короче, надевай — и не зли меня.
Гермиона перебирала в голове все, что когда-либо читала о подобных артефактах. Украшения, прямой контакт с телом. В них можно вложить любые заклятья. Одни будут медленно травить жертву или сводить с ума, другие -
– А да, Грейнджер, ты тоже можешь мне кое-что подарить. Мне твои духи нравятся, - заявила Беллатрикс.
Гермиона опешила от неожиданности. Час от часу не легче. Кто ее поймет, эту странную женщину. Духи-то не жалко, но зачем ей сдался магловский аромат? Хочет науськать на этот запах каких-нибудь оборотней для следующей облавы? Гарри выманить? Но он вряд ли соотнесет этот запах со своей "погибшей" подругой. У парней редко бывает память на такие запахи...
Впрочем, спорить с Беллатрикс Лестрендж и даже что-то уточнять себе дороже. Гермиона пожала плечами, отправилась к себе, вскоре вернулась с флаконом духов и молча протянула ведьме. Та сразу же сняла крышечку и с видимым наслаждением вдохнула аромат.
– Великолепно! Лучшее из всего, что мне встречалось!
– сказала она.
– Ну а теперь можешь отправляться в Мунго. Тебя там ждет работа.
С этими словами Беллатрикс, сжимая в руке флакон духов, как трофей, быстрым шагом направилась к двери и покинула дом, не оглядываясь. Гермиона повертела в руках кулон. Не может это быть просто подарок, нет! Но... духи? Что это вообще было?
Еще немного, и она всерьез начнет думать, что с обеих враждующих сторон люди. Впрочем, работа в Мунго и так усиливала эти мысли: раненые, покалеченные, замученные и запытанные поступали каждый день, и помогать нужно было всем - по мере сил и возможностей, конечно. Лежа на кушетке, в крови, с еле различимым дыханием и оторванными конечностями Упивающиеся и Сопротивленцы были абсолютно равны между собой - это одновременно и поражало, и ужасало.
Когда-то жизнь Гермионы Грейнджер была понятной. Правильной, с четко выраженной позицией: вот добро, а вот зло, этих поддерживаем, этих осуждаем, здесь белое, а здесь черное, и никаких разночтений. Теперь ее мир состоял из сплошных полутонов, ее существование тесно сплелось с жизнью врагов, убийц, преступников, которые говорят о замученных людях, как о кеглях, сбитых в боулинге… И тем не менее, они тоже были людьми - и чем больше Гермиона с ними взаимодействовала, тем отчетливее это осознавала.
Скорее всего, когда Гарри победит Темного Лорда, ее, Гермиону Грейнджер, будут судить вместе со всеми Упивающимися, которые останутся в живых к тому времени… Судить за работу на врага, за проживание с врагом, за кулончик на цепочке, принятый от врага, за умалчивание факта, что она жива. Ведь вряд ли кто-то поймет, что жизнь не всегда так хорошо объяснима и понятна, как всем бы хотелось, и в ней нет ничего однозначного - она и сама этого до конца не понимала. Но сейчас она знала одно: в Мунго ее ждут, в ней нуждаются. И пока Гермиона Грейнджер может делать добро хотя бы для несчастных жертв этой войны, которые вынуждены встречать Рождество вдали от дома, она будет это делать.
Когда она прибыла в Мунго, ее там уже ждала пожилая медсестра-сменщица,
– Ты уж пойми меня, я, может быть, последнее в жизни Рождество с семьей встречу, а у тебя вся жизнь впереди, - оправдывалась старушка.
– А у этого больного, которого сегодня доставили, сидеть надо всю ночь и желательно глаз не смыкать, очень уж он плох и неизвестно, что с ним будет дальше... Ты молодая, в твоем возрасте я и по несколько дней могла не спать, и ничего... У него, знаешь ли, приступы бывают, скрючивает его и бьет в конвульсиях, хотя в сознание он не приходит. Будешь давать ему снадобья, обтирать его влажной губкой, главное, не забывай о воде. Рот он особо не открывает, так что туда не вливай - задохнется. Только обтирать и остается.
"Совсем не обязательно. Можно было бы подключить к трубке - в магловской больнице бы именно так и поступили", - подумала Гермиона, но вслух не сказала.
– Так он просто без сознания или как Лонгботтомы? — уточнила она.
– Как Лонгботтомы он, скорее всего, будет, когда вернется в сознание, — вздохнула старушка. — Жалко парнишку, совсем ведь молоденький, как ты, или чуть постарше… А главное, какой удар для семьи, если бы кто знал! Но они не знают. Может быть, и к лучшему. Такой удар...
– А кто он, известно? При нем же были документы?
– Никаких документов, что ты, солнышко! Разве сопротивленцы носят при себе документы? Можно подумать, мало того, что на них и так охотятся. Но этого мальчика и без документов узнать нетрудно. Я знала его мать и отца, когда они еще детьми были. Их фамилия их сейчас не в чести, сама понимаешь, какое время! Всё с ног на голову стало... Нет, я тебе эту фамилию называть не буду, ибо у стен уши есть. А они поддерживали Альбуса Дамблдора! — сменщица понизила голос до шепота. — Ну вот, пришли. Тебе туда, милая, а я уж пойду. И бежать к семье мне надо, и смотреть на мальчика больно…
– Конечно, миссис Стенли, счастливого Рождества! — вздохнула Гермиона.
"Иди уже, бабуля. Просто иди, пожалуйста".
– И тебе, деточка! Счастливого Рождества... насколько оно может быть счастливым в такой компании.
Старушка буквально втолкнула девушку в дверь и быстренько посеменила прочь по коридору. Конечно, кому хочется засиживаться в Рождество, да еще и в Мунго. Гермиона не оставалась единственной живой душой из персонала больницы, кто находился здесь сегодня, но от этого на душе праздничнее не становилось. Остается только надеяться, что она сможет хоть немного помочь этому несчастному участнику сопротивления. Кто же он? Может быть, они и сталкивались когда-нибудь в коридорах Хогвартса, как знать… Может, учились в одно время. Хотя это бабулькино "молоденький как ты" запросто могло означать плюс-минус десять лет.
Гермиона подошла к постели больного и отдернула занавеску. В ту же секунду с ее губ сорвался вопль ужаса. На пациенте не было живого места, лицо казалось месивом, глаза как будто запали внутрь, изо рта бежала струйка крови. Но рыжие волосы, выбивавшиеся из бинтов, и лишь одно уцелевшее ухо не оставляли сомнений: это едва дышавшее подобие человека раньше было Джорджем Уизли.
Глава 22. Прощай, Хогвартс
Love that once hung on the wall