Либретто
Шрифт:
– Именно, – ответил ему Вадим. – И начали мы прямо с себя, а не с кого-то там за углом. Беспредел – это когда два долбаёба на протяжении двух с половиной часов издеваются над толпой пацанов, а те терпят. Потому что бояться! И этот страх дембеля – это и есть тот самый неписанный армейский закон. Этот страх заложен в нас непонятно откуда, происхождение его мне не известно, но скажу так: присесть 1500 тысячи раз я могу и днём, а не ночью, и мне не нужен кусок гавна, стоящий и ссущий в это время на меня сверху. Ты – старослужащий, ты должен учить молодых СЛУЖБЕ, обращением с оружием и всё такое прочее, да элементарно объяснить, как подшивку пришить правильно! Порядка и дисциплины можно добиться и не издеваясь над людьми. Я знаю,
Воцарилось молчание. Боксёр и «башкир» – в миру Слава и Иван – стояли на входе в спальник понурив свои буйные пустые головы.
Не сказав ни слова, «слоны» один за другим стали покидать расположение. Через пару минут уже никого не было в казарме, будто всё это было во сне.
Стояли только «наши» и те двое – гонец за помощью и его товарищ – Стас и Виктор.
– Ладно, – сказал Виктор. – Не знаю, что тут еще сказать, пацаны. Думаю, что об этом никто не должен узнать на утро. Из командиров, в смысле…
Вы за ночь подшейтесь, у кого что порвано и прочее. Славян, – он обратился к своему товарищу, – скажешь кэпу завтра, что упал… Когда брился…
Витя печально улыбнулся. Слава качнул головой даже не подняв взгляда.
–Ну, значит всё! Бывайте… А если честно, то Вы молодцы.
После этих слов ушёл и он.
***
А дальше… Дальше оказалось, что это учебная рота и после присяги их разберут по тем местам, где дальше будет продолжаться служба. Строевая подготовка по два часа в день, дважды в неделю стрельбы на полевом учебном центре (ПУЦ), на плацу с дубинками и щитами отрабатывали приёмы разгона демонстрантов, отрабатывались приёмы, базированные на таких дисциплинах, как самбо и дзюдо, по субботам с восьми утра до обеда проводились «заплывы» в казарме на ПХД (парко–хозяйственный день). Кормили отвратительно: если борщ, то красная вода с куском свеклы, если щи, – то вода белая с листом капусты. На ПУЦ бегали 12 км туда и 12-ть обратно и только в эти два дня в неделю еда была человеческой и по многу.
В декабре началась первая Чеченская война. Большую часть старослужащих дивизии переправили в горячую точку, остались только «духи», сержанты по одному на роту с командирами рот, учебный центр и штаб.
4-го января 1995 года, ровно через месяц после прибытия в часть, ребята приняли присягу и однажды, на очередном построении, один офицер ходил вдоль шеренги и, оглядывая каждого из ребят, для себя на руке писал: «спецназ», «разведка», «авторота» … После присяги начался специальный отбор: ребят отбирали ростом не ниже 180см и не выше 185см и обязательно хорошо физически развитых. Илью отправили во второй полк к зенитчикам и миномётчикам, Костю тоже во второй полк, только в автороту, а Серёгу – «металлиста», Данилу, Вадима и Лёху определили в спецназ. Лёха был ниже 180см, но его взяли, потому что он имел разряд по стрельбе и, видимо, о случае в поезде шепнул, кому надо, тот Старлей. Илья тоже просился к ним… Здоровенный детина не понимал, почему его не берут в спецназ, но ему объяснили, что с его физическими данными он пригодится на снарядах, мешках, ящиках и всяких гаубицах. В спецназе такие не нужны –лёгкая мишень. Приказ – есть приказ…
Время пролетело незаметно в новых и нормальных условиях по сравнению с первым месяцем службы. За постоянными и каждодневными нагрузками, марш – бросками по 15км с полной выкладкой, рукопашкой, стрельбой из разного вида оружия, приёмами маскировки, высотной подготовкой, учебными штурмами зданий и освобождению заложников, неожиданно наступила весна.
Война в Чечне была в разгаре, наши несли большие потери – сейчас это известно. Но тогда информация от срочников утаивалась, только не утихали разговоры, что и, едва окончивших учебку бойцов, скоро бросят на замену тем, кто уехал зимой. Никто не знал, куда, но все были уверены, что это куда-то на Юг…
5 мая 1995 года, поднятых по тревоге и взявших с собой заранее собранные вещмешки, ребят построили на плацу. Командир зачитал приказ. Затем поехали в аэропорт.
Они улетали на Кавказ.
ГлаваIII.
Через два с половиной часа были уже в Моздоке, а вечером – в аэропорте Северном, в Грозном.
Встречали ребят «деды» на «Уралах» и «ЗИЛах». Полк располагался в 15 километрах от Грозного в заводском микрорайоне. Пока ребят везли по Грозному, они смотрели на разрушенные дома, трупы, валяющиеся прямо на улице, застывшие в нелепых позах… Часто валялись просто оторванные руки или ноги или ополовиненные тела – только верх или только низ. В более – менее уцелевших жилых домах окна были завалены мешками с песком.
Даня смотрел на весь этот кошмар и не мог понять, никак не мог, что он на войне. Было внутри него ощущение, будто он на машине времени переместился на 50 лет назад и оказался где-то на полях Великой Отечественной Войны, против немцев… Но это была всего лишь игра воображения, детская фантазия, которая до первого выстрела казалась милым приключением.
Ни у кого не было никакого желания что-то говорить или спрашивать –ребята наблюдали смерть.
Машины остановились возле какой-то полуразрушенной школы. В бывших классах стояли двухъярусные кровати – это было местом дислокации. Командир был на задании, поэтому встретил пополнение сержант Виктор Бойко, девятнадцатилетний широкоплечий паренёк с грустными глазами.
Ни матрасов, ни подушек, ни одеял не было, поэтому первое, чем занялись молодые бойцы – это потащились под присмотром старослужащего собирать себе все эти необходимые вещи по разбомбленным домам.
– Местные будут на вас смотреть как на собак, – начал говорить старослужащий, который сопровождал молодых. Его звали Иван и ему было не больше 20 лет, но война наложила на паренька неизгладимый отпечаток: немытый, небритый, подстриженный наголо и постоянно чесавшийся, в затертой и вымоченной в солярке «форме», он напоминал собой пленного шведа под Полтавой. – Днём эти твари будут называть себя другом и братом, тебя – защитником, а вечером обстреляют блокпост. Так что, пацаны, держите ухо в остро и пока что делайте только то, что вам говорят и не ходите никуда далеко, тем более – по одному. Ясно?
– Ясно, – ответил Данил и едва не вывернул себе ногу, угодив в какую-то яму.
– Осторожнее. Да… И ещё вши. Это просто пиздец, мужики. Моемся раз в месяц, жрать добываем сами, потому что на сухпае далеко не уедешь, да и продуктов в пункте дислокации части часто не бывает. Тут за забором школы в здании больницы стоит батальон внутренних войск, так мы иногда воруем оттуда сгущёнку и прочее…
Конечно, всё было ясно.
***
Вечером молодые представились своему командиру – капитану Шерстобитову Геннадию Павловичу. Довольно высокий, светлобородый и белозубый на фоне обветренного и потемневшего лица, кэп ничем не отличался от своего ефрейтора Вани: такой же грязный, замызганный, без знаков отличия он был похож на обычного солдата и принял пополнение по-свойски:
– Располагайтесь, пацаны. Теперь это и Ваш дом. Я – капитан Шерстобитов. Свои меня зовут просто по имени – Гена. Это, – он указал на бойца, лежавшего и читающего какую-то занюханную книгу, – сержант Витя. Вы его знаете уже. – Витя, не отрываясь от книжки, приветственно махнул рукой. – Ну а там дальше разберетесь по ходу пьесы. Субординация моя заключается в том, чтобы никто не ахуевал и делал то, что я скажу в точности так, как я сказал. Вот и всё… Да, и кстати, никто не знает, насколько мы здесь. С вашим прибытием уехали немногие… Я вот планирую тут до конца быть. – Он не весело улыбнулся.