Лица
Шрифт:
Под футболкой Алекса чувствовала, как шевелится его член, тяжелеет все его тело. Прижимая левой рукой ее голову, он постепенно начал двигаться вверх и вниз, все быстрей и быстрей, пока, прохрипев грязные ругательства, не выпустил ее из рук и она не рухнула на пол.
Алекса до крови закусила губу. По крайней мере, удовольствия от ее слез она ему не доставит. Она подняла вверх глаза, полные ненависти, и поняла, снова содрогнувшись от отвращения, что сейчас ему все равно, плачет она или смеется. Он получил, что хотел. С полузакрытыми глазами он
– Ты крыса. – Ее голос был неровным, но в нем не было и тени отчаяния. – Грязная, вонючая крыса! – Она огляделась по сторонам в поисках тяжелого предмета, чтобы как следует врезать ему. Груен медленно уселся, словно напоминая о своей силе.
– Держи! – Он засунул руку в карман, и, не успев понять, что она делает, Алекса уже поймала пакетик орешков, которые подавали в самолете. – Будешь хорошей девочкой – свожу тебя в Макдональдс.
– Ты псих. Тебя надо изолировать. – В трусах или без трусов, она здесь больше не останется. Алекса бросилась к двери. Но, попытавшись безуспешно справиться с замком, поняла, почему Груен не остановил ее.
– Открой дверь или я позвоню в полицию!
– И что ты скажешь им, Мисс Правосудие? Что отведала кнута? Что тебе не хватает покорности? Как ты можешь меня обвинить, ты, начинающая шлюха? – Он откинул голову назад и рассмеялся.
Никогда в жизни она не была так раздавлена и беспомощна. И надо было так свалять дурака! По своей воле очутиться в тюрьме вместе с буйно помешанным, который не хочет даже заплатить за ее бутерброд! Жалость к себе переполнила Алексу. Чтобы не дать ей выплеснуться на глазах у Груена, она убежала в японскую спальню и там, лицом вниз на низкой кровати, дала волю слезам.
Так она пролежала весь день в ожидании его шагов. В двери не было ни ключа, ни задвижки. Единственным оружием защиты могла быть длинная щетка из ванной, которую он мог переломить надвое одним ударом. Но шагов все не было. Проходило время, и к Алексе снова вернулись голод и злость. Силы возвращались к ней. Она приняла душ, обмыла раны. На месте побоев была лишь краснота, по которой никто не понял бы, через что ей пришлось пройти.
Переодеваясь в джинсы и новую футболку, на дне рюкзака она увидела малиновый купальник. Боже, от одного его вида стало тошно. Сейчас Алекса только и мечтала о том, чтобы спрятать красоту и слиться с толпой, где никто не знает ее имени.
Но не может же он долго держать ее взаперти? Что бы стал делать Пол Уиттен, узнай он о нездоровой любви своего друга к кнуту? Как бы дать ему знать, или Барб, да вообще хоть кому-нибудь, и положить конец этому кошмару?
Алекса только задремала, когда в комнате появился Груен. Он только что принял душ и сиял здоровьем и силой. Одет он был в черное кимоно.
– Пойдем, Алекса. Я накормлю тебя, если будешь хорошо себя вести.
Переполняясь ненавистью, она поднялась. Ничего не оставалось, как пойти за ним. Сейчас она думала только о побеге. Как бы улизнуть!
Пол привел ее в столовую. Теперь ее освещал торшер и тонкие серебряные канделябры. Возмущение опять ослепило ее – стол был накрыт на одного. Большая рука Пола обхватила ее сзади за шею и силой усадила на низенькую табуретку рядом со своим стулом.
– Встань на колени и мой мне ноги.
– Не буду. – Она отпрянула назад, когда Пол попытался столкнуть ее на колени.
– Мой мне ноги и получишь еду. Не будешь слушаться – останешься голодной. – У табуретки стоял кубок с небольшими белыми полотенцами, свернутыми в рулончики. Они источали запах сирени. Желудок свела судорога.
– Лучше умру от голода…
– Давай, не упрямься. На, возьми.
Он повертел перед ней кусочком тоста с паштетом. Алекса зажмурилась. Пусть лучше ее пытают, хлещут кнутом, ремнем, бьют палками. Но слюна все-таки заполняла рот, и тут, слава Богу, зазвонил телефон.
– Черт! – Он обернулся, вытащил, к ужасу девушки, из-под сиденья конец длинной тонкой цепочки и защелкнул ее на шее у своей пленницы. Ближе к столу было уже не подобраться, назад, не свалив стула, тоже не сдвинуться.
Его не было минут двадцать. Алекса боялась упасть в обморок, но распиравшая ее ярость не давала потерять сознание. Капельки пота стекали по носу. Волосы застряли в ошейнике.
Вернулся он уже другим – переоделся в спортивный костюм. Он невозмутимо расстегнул цепочку и произнес равнодушно, будто ничего не случилось:
– Возникла одна проблема. Завтра мы не сможем ехать в Мендосино. Мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Жаль оставлять незаконченным одно важное дело – твое воспитание. Звонил Пол Уиттен. Его дочь волнуется, куда ты подевалась. Я сказал, что ты маленькая глупая киноманка и доставляешь окружающим много хлопот. И еще сказал, что возьму тебя на пробы, когда ты выучишься хорошим манерам.
– Да если б ты был последним человеком на этой земле, я не стала бы на тебя работать. Тебя надо держать под замком, псих. Уиттен не поверит тому, что мне придется ему рассказать о его знаменитом друге. У тебя плохо с головой.
Груен провел рукой по ее груди, не обращая внимание на слова Алексы.
– Можешь поехать со мной в Лос-Анджелес, я найду для тебя роль… Или можешь возвращаться в детский сад. Подрастешь – вот тогда и увидимся. – Он протянул руку, чтобы обменяться рукопожатиями. Алексе не пришлось долго думать. Через секунду ее зубы уже вонзились в руку ее тюремщика. К полной растерянности Алексы, ее тут же стряхнули, как муравья.
– Возвращайся откуда пришла. – Ему стало скучно. – Через год-другой перебесишься и придешь в себя. А пока ты любому можешь только испортить настроение.
Он ушел. В это трудно было поверить. Подождав пять-десять минут, она, не жуя, проглотила тост и поползла из столовой. Боялась, что он притаился у двери с кнутом, но там никого не было. Еще полчаса она потратила, обследуя комнаты, и наконец, с бьющимся сердцем, добралась до входной двери. Дверь была открыта.
Господи, а что теперь делать? Что говорить Барб?