Лицедеи Гора
Шрифт:
Кстати игрок Бутса, тот самый неприветливый парень в чёрной маске, обычно называемый в лагере просто «монстр», также остался с труппой. И не просто остался, но, насколько я мог судить, остался таким же последовательным и непреклонным, как прежде. Сегодня я опять слышал, как Бутс упрашивал его, чтобы тот время от времени сдавал игру, хотя бы ради бизнеса, или, по крайней мере, прилагал усилие, чтобы играть немного хуже. Тем не менее, и он вносил некоторый вклад в благосостояние труппы. Его игра в каиссу, обычно приносила несколько монет в копилку. Было кое-что, о чём я иногда хотел поговорить с ним, но пока откладывал это дело.
— Пожалуйста, Господин, —
— Ты готова? — спросил я.
— Да, да, да-а-а-а! — напряженно проговорила она.
— Да, что? — уточнил я.
— Да, Господин! — беспомощно ответила рабыня.
— Превосходно. Ты можешь кончить.
— А-аи-и-ий! — закричала девушка, дико, нечленораздельно, в освобождении, в облегчении, в животной благодарности.
А потом, отчаянно впившись ногтями в мою спину, извиваясь и выгибаясь подо мной, она, задыхалась, вскрикивала, не переставая заливаться слезами.
— О! О! О-о-о-ох! О!
Её ноги, звеня цепью, обхватили меня.
— Я отдала себя полностью! — прорыдала она, едва смогла произносить вразумительные слова. — Я отдала себя Вам, Господин! Я Ваша! Я Ваша, Ваша, Ваш-а-а-а! О, да-а-а, я Ваша, Ваша-а-а!
Она вцепилась в меня руками и ногами, рыдая и задыхаясь. Я слышал звон цепи удерживавшей её за щиколотку.
— Твой оргазм был всего лишь удовлетворительным, достойным свежеобращённой рабыни, — небрежно заметил я.
Она посмотрела на меня дико, не веря своим ушам, а затем тихо простонала, не выпуская меня из своих объятий.
— Существуют бесконечные горизонты и варианты таких реакций, зависящих от восхитительности, с которой рабыня, тем или иным способом доводится почти до грани безумия от удовольствия, причиненного ей владельцем, который в его жестокости, несмотря на её желание, вынуждает женщину неуклонно и беспомощно, пребывать в состоянии исступлённого восторга, не давая ей при этом никакого иного выбора, кроме как принять полное сексуальное удовлетворение. И это погружает беспомощную её в долгое и нежное обслуживание, горячее и интимное, в котором её рабский статус окончательно закрепляется на ней.
— Получается, что рабыня должна служить со всем многообразием способов, независимо от её желаний в данный момент, или ей воли, — прошептала девушка.
— Конечно, — подтвердил я.
— И она в распоряжении рабовладельца, полностью, для всех форм работы и обязанностей, — вздохнула лежащая подо мной невольница.
— И это правильно, — согласился я.
— Она должна быть прилежной и послушной во всех делах.
— Да.
— Зато, это ещё и вознаграждает и удовлетворяет, — довольно шепнула она мне.
— Правда?
— Да! И ещё как!
— Интересно.
— Рабыня, как и её владелец, — сказала она, — тоже цельная натура.
Высвободившись из объятий невольницы, я расслабленно откинулся на спину, глядя в брезентовый потолок палатки. Конечно, она была полностью права. Такие понятия как цельность натуры являются частью бытия. По своему собственному опыту я знал, что ничто не делает мужчину мужчиной, как власть. Чтобы мужчина мог считать себя мужчиной, он должен быть Господином своей жизни. А тот, кто отказался от своей власти, тот предал свою мужественность, тот более не может считаться мужчиной. Я часто спрашивал себя, что чувствуют те, кто подобно баранам сбивается в стадо и безропотно идёт к своей собственной моральной кастрации? Неужели они счастливы, получая это в качестве компенсации за потерю их мужественности? Неужели это столь ценно для них? Но если
Снаружи до меня доносились, уже ставшие привычными, стенания Бутса. Он сидел в нескольких ярдах от палатки удовольствий, у костра вместе с Чино и Лекчио.
— О, горе мне! — вопил Бутс. — Несомненно, мы разорены! Теперь, мы все опять будем голодать! В нашей копилке не наберётся и двух медных тарсков! На что можно надеяться в такие дни истинным артистам, таким как мы! Куда катится этот мир, если такая искусная и известная труппа Бутса Бит-тарска, актера, импресарио и антрепренёра, труппа, выступлениям которой рукоплескали высокие города и их Убары, самая лучшая театральная труппа на всем Горе, теперь вынуждена обратиться к простым карнавальным сценкам, да ещё и разбавлять их жонглированием и эквилибристикой, к простым фокусам и иллюзиям, дабы развлечь деревенских мужланов. О благородные мои друзья, неужели я должен был дожить до такого позора, и пережить всё это. Что мы должны избрать для себя, какую судьба принять? Просто голодать в гордом достоинстве или погибнуть от позора такого оскорбления?
— Ты неправ относительно, по крайней мере, одной вещи, Бутс, — заметил Чино.
— Ты о чём? — удивлённо спросил Бутс, на время отрываясь от самобичевания.
— Да так, — сказал Чино. — Уверен, что в нашей копилке лежит несколько больше, чем два медных тарска.
— Что? — запнулся Бутс.
До меня донёсся звон монет, по-видимому, кто-то из них потряс металлический сосуд для сбора оплаты.
— Послушай-ка, — сказал Чино. — Судя по этому звону и весу, здесь наберётся, по крайней мере, на один серебряный тарск.
— Ты уверен? — с надеждой спросил Бутс.
— Сам посчитай, — предложил Чино.
— Да, — сказал Бутс. — Вау! Ого! А я и не знал, что мои навыки в фокусах, всё ещё настолько востребованы. Очень хорошо. Превосходно, замечательно. Чудесно, нет правда, здорово! Вы мои друзья, конечно, преуспели тоже. Ну да, я всегда говорил, что немного разнообразия делу не повредит. И Вы ребята знаете, нельзя всегда слишком серьезно относиться к искусству. Иногда стоит сделать перерыв даже в классической драме. Да, чрезмерная значимость не всегда хороша для понимания. Кроме того, мы всё ещё отчаянно нуждаемся в Бригелле. Таким образом, думаю, что это не будет неправильно, если, особенно в случае, с несколько менее просвещенной публикой и более отдаленными местами, мы добавим изюминку фокусов и иллюзий, а также некоторого количества веселья карнавала, и тому подобным вещей, до которых простой люд столь охоч. Безусловно, мы по-прежнему останемся фундаментально верными искусству театра, поскольку мы, прежде всего, как я уже сказал, серьёзные актеры. Всё-таки от этого зависит наша репутация. Что Вы думаете друзья? Я рад, что Вы согласны со мной.
Я лежал на спине, уставившись в потолок. Щека девушки прижималась к моему бедру. Когда-то она была свободной женщиной, Леди Ровэной из Лидиуса. Давно ли я видел её в доме Самоса? Какой же гордой она была тогда! А теперь она была удовлетворённой рабыней, девкой, которую назвали «Ровэной», прижимавшейся щекой к бедру мужчины.
— А твой кульбит на канате был очень хорош, — похвалил Бутс Лекчио. — Ты должен попытаться повторить его дважды.
Малышка Бина сидела на цепи в другой палатке. Мне подумалось, что возможно, стоило бы попробовать её разок-другой.