Лицеисты
Шрифт:
— Точно так, — закивала женщина.
— Когда же это было?
— На днях, на днях, батюшка. — Закрыла лицо руками, заголосила: — Кровинушки вы мои несчастные, за что мне, господи, такое наказание-е…
— Не вой, — оборвал ее Федор, — говори, зачем мутишь народ?
— Ой ли! — воскликнула Стетухина. — Да разве я вру! Все истинно так, как сказала. В подвале…
— Ладно, слышали, — оборвал ее Федор. — Ты что на это скажешь, Марфа?
Из-за стола поднялась Марфуша Оладейннкова. Старенькая бархатная жакетка
— Соседки твои, — сказала, обращаясь к женщине, — Анна Борноволокова и Катерина Вязникова в один голос заявили, что детей у тебя нет и не было.
— Объясни, зачем распускаешь эти слухи? — продолжал спрашивать Федор.
Стетухина приложила руки к груди, сказала покаянно:
— Прости, батюшка, грех попутал. Сон мне такой приснился. Будто у меня детишки малые, уж так их нежила… Пропали потом они… Рассказала одному, другому, и пошло кругом.
Федор оглядел сидящих за столом.
— Что с ней будем делать?
— Выпороть перед всем народом, вдругорядь подумает, как болтовней заниматься, — предложил Дерин.
Стетухина посмотрела на него с испугом — поверила, что так и сделают. Приготовилась завыть.
— А не научил ли кто тебя? — высказал догадку Федор. — Затем, чтобы озлить людей, на погромы толкнуть, на хулиганство. А тут войска… Ну-ка, ответь нам.
Стетухина съежилась, спрятала лицо в полушалок.
— Отвечай, если спрашивают, — поторопил Федор.
— Научили, родимый. Чтоб ему пусто было! Попузнев научил, городовой, что на базаре в будке стоит. Рубль дал и обещал заступаться…
Комитетчики заволновались, послышались возгласы:
— Выгнать из слободки Попузнева. Чтоб духу не было.
— Пусть сама перед народом повинится.
— Вот так, — тоном приказа сказал Федор, выслушав мнение членов комитета. — Сейчас соберутся рабочие, все им и расскажешь. Без утайки!
— Расскажу, батюшка, все расскажу, — затараторила женщина, обрадованная тем, что хоть больше никакого наказания не предвидится.
Она ушла, комитетчики полезли в карманы за табаком. Им предстояло разобрать еще несколько неотложных дел. Пока решили отдохнуть.
Емельянов прислушивался к их разговору с любопытством! Воспользовавшись перерывом, сообщил Федору:
— Селиверстов просил кланяться…
— Да? — Федор улыбнулся, глаза заблестели. — Где он сейчас?
— Я два дня как из Москвы. Там и встречались.
— Придется увидеть — передавай ему и от нас. Может, приедет когда, так будем рады. С Миронычем у нас плохо…
— Он не успел договорить — на сцену ворвалась злая, встрепанная Марья Паутова. Дико крикнула:
— Вот они! Заседают, а тут жрать нечего. — Подступилась к Федору, того гляди вцепится ногтями в лицо. Федор невольно отпрянул.
— Что с тобой? Ошалела?
— Это ты ошалел! Давай денег!
— Каких денег? — удивился
— Каких! Из-за вас не работаем. Детишки с голоду пухнут. Ты тут главный, ты и виноват…
— Не шуми, — попытался остановить ее Федор. — Многосемейным помогать будем из стачечного фонда. Тебе обязательно выделим. Подожди немного, нет денег пока.
— Какое мне дело, — заплакала женщина. — Чем-то кормить их надо. За подол тянут… В лабаз придешь — в долг не дают. Скоро ли все это кончится?
Федор поднялся, обнял женщину за плечи, стал успокаивать.
— Всем не сладко, понимаю. Сегодня пойдем к владельцу, будем требовать.
Потом повернулся к Алексею Подосенову, сидевшему с другого края стола:
— После перекурим. Приглашай да пора в контору.
Подосенов отправился в зал. Вернулся он с тремя мужиками, боязливо ступавшими следом. Это были владельцы трактиров, которые располагались в слободке.
— Гражданин Ивлев, гражданин Постнов и гражданин Осинин, — сурово обратился к ним Федор. — Несмотря на предупреждение, вы продолжаете торговать водкой. Стачечный комитет решил на первый раз оштрафовать вас. А если еще узнаем, запечатаем ваши заведения.
— Господин стачечный председатель, — сказал мужик с окладистой черной бородой — Ивлев. — Как же без водки-то? Требует посетитель. — И смиренно развел руки: дескать, рады бы, да вынуждены.
— Пока будете без водки, — непреклонно заявил Федор. — Нарушать нам порядок, дисциплину не позволим. Внесите в стачечный фонд штраф по пятнадцати рублей. И думаем, больше с вами не придется говорить об этом.
Мужики закланялись — еще легко обошлось, могло быть и хуже, — направились к Подосенову. Тот принял от каждого деньги. Мусоля карандаш, стал писать расписки: «Деньги за нарушение порядка от гражданина… принял в сумме пятнадцати рублей».
Федор, Марфуша и Василий Дерин отправились в контору. Другие остались, — в зале было полно рабочих, пора открывать митинг.
— Так говорите, добился Рогович отставки. Я-то думал, для правительственных чиновников совесть — обуза, от которой они спешат избавиться. Как бы вы ни считали, а его поступок тронул меня. Не перевелись еще на Руси смелые люди.
Карзинкин шуршал газетой, покачивал головой, просматривая городскую хронику, за разговором пытался отвлечься от тяжелого ожидания.
Грязнов стоял у окна; заледенелое с улицы, оно пропускало мутный свет. В конторе было тихо, непривычно без монотонного гула фабричных машин.
— Не веселые сообщения, дорогой Алексей Флегонтович, — продолжал устало Карзинкин, откладывая газету. — Психозом охвачены не только наши рабочие.
— Вчера сообщили: встала гаврилов-ямская фабрика, вот-вот остановится сакинская, что вблизи Карабихи… Сейчас выгоднее пойти на затраты. Придет такая пора — установим прежние расценки.