Лицеисты
Шрифт:
— Я всецело доверяюсь вашему опыту, Алексей Флегонтович. И даже такой разор, как десять процентов надбавки, меня уж не пугает.
— Было время, они об этой милости и мечтать не смели, — задумчиво произнес Грязнов.
Он открыл форточку, подставил грудь морозному воздуху, клубами рвавшемуся с улицы. Сказал с наслаждением:
— Хорошо!
— А вы измаялись в заботах, — сочувственно заметил Карзинкин, вглядываясь в посеревшее, с темными впадинами у глаз лицо директора. — Вот кончим мы полюбовно с рабочими и поезжайте куда-нибудь,
Взгляд Грязнова смягчился. Захлопнул форточку, расслабленно подошел к столу, стоял, любовно поглаживая серебряный колокольчик для вызова.
— Ждем наследника, — сказал улыбаясь.
— Рад за вас и хочу быть крестным, если позволите.
— О, для нас это большая честь!
Ждали депутатов от рабочих. Они были с утра, и им было заявлено, на какие уступки может пойти владелец фабрики. Карзинкин прикладывал руку к сердцу, вспоминал, как много добра делается для рабочих. Депутаты молча выслушали и сказали, что хотят посоветоваться с миром, что как только договорятся, придут в контору. Вот и сидели, томясь ожиданием, успокаивали себя беседой.
— Да, совсем забыл, — всколыхнулся Карзинкин. — Я получил письмо табельщика Егорычева. Обижен он на вас.
— Ничего не мог сделать. Нехорошо вышло, но спорить с разъяренными женщинами было небезопасно.
— У него большая семья?
— Кажется, трое детей.
— Да, нехорошо. Вы хоть квартиру за ним оставили?
— В квартире живет.
— Можно было перевести его хотя бы в ткацкий корпус.
— Не настаивайте, — возразил Грязнов. — Сейчас невозможно.
— Верю. — Карзинкин вдруг усмехнулся, повеселел. — Значит, манифест принят восторженно, на улицах идет стрельба. Так, кажется, ответил на запрос правительства Рогович?
— Представляете, что делалось в те дни — показываться на улицах было опасно. На Духовской студенты лицея столкнулись с черной сотней. Бились без пощады. Главаря лицеистов затоптали почти до смерти, известный будто бы социал-демократ. Полиция спохватилась, когда уже страсти разгорелись вовсю. Теперь этого главаря, которого сумели вырвать и увезти, ищут и найти не могут. После этой драки лицеисты открыто объявили в газете, что для собственной охраны создали отряд вооруженных дружинников. Что-то еще будет…
— Страсти вы рассказываете, Алексей Флегонтович, — поежившись, сказал Карзинкин. — У меня на этот счет более радужные мысли. Пошумят, покричат и успокоятся. Давайте-ка про что-нибудь веселенькое. Что Вахрамеев? Слух шел, будто проиграл кому-то на скачках, после скандалил.
— Было, было, — подтвердил Грязнов. Отвлекаясь от мрачных мыслей, стал, смеясь, рассказывать: — Теперь скачки забросил. Выписал из-за границы автомобиль и опять первым стал — ни у кого в городе нет подобной штуки. Гоняется на нем за прохожими, ужас наводит.
— Жаль его скакуна. Хорош был.
— Чучело до сих пор красуется во дворе завода…
За дверью послышался топот ног. Заглянул Лихачев и спросил:
— Пришли.
— Приглашайте, — кивнул ему Грязнов.
Вошли Крутов, Дерин, Марфуша.
— Рассаживайтесь, господа, — добродушно предложил Грязнов. — Сообщайте, о чем договорились.
Пока подвигали стулья, садились, Карзинкин оглядывал вошедших. С особым любопытством наблюдал за Марфушей. Чувствовалось, что она робела и старалась скрыть свое состояние — лоб хмурит, смотрит строго.
Подумал неприязненно: «Женщин втягивают в мужские дела».
— Согласны вы на уступки, объявленные владельцем фабрики? — спросил Грязнов.
Смотрел он на Крутова, и Федор ответил:
— Рабочие решили бастовать, пока не будут удовлетворены основные пункты петиции.
Грязнов жестко усмехнулся:
— Некоторое время назад, когда по милости владельца был сокращен рабочий день, помнится, вы что-то говорили о благодарности — рабочие-де спасибо скажут. Сейчас вас не устраивает десятипроцентная прибавка к зарплате. Чем это объяснить? Аппетит разгорелся?
— А как же, Алексей Флегонтович! — охотно подтвердил Федор. — Точно изволили подметить. Полумер нам не надо. Сил хватает на большее.
Грязнов повел взглядом на Карзинкина. Тот сидел, полуприкрыв глаза, с внешним безразличием на лице.
— Вы неглупый человек, Федор, то и дело напоминаю вам (Федор рассерженно приподнялся, поклонился картинно). Я не шучу. — И уже распаляясь гневом: — Какие могут быть шутки!.. Вы никак не можете понять: кто допустит, чтобы в управление фабрикой вмешивались люди, не имеющие на то оснований? Вы понимаете, что такое частная собственность? Если у вас есть сапоги, вы их и топчете…
— Понимаю. Поймите и вы, как неловко происходит. Господин Карзинкин, — Федор кивнул в сторону владельца фабрики и снова впился в сумрачное лицо Грязнова, смотрел пронзительно, с глубокой ненавистью, — господин Карзинкин в свое время приобрел фабрику, сделал затраты. Рабочие помогли ему вернуть эти затраты с большими процентами. Почему у Карзинкина чем дальше, тем больше получается выигрыша, а у рабочих были гроши — гроши и должны оставаться? Это, по-вашему, справедливо? Рабочие своим трудом откупили фабрику у владельца. Она стала их собственностью.
Карзинкин грузно поднялся, высокомерно посмотрел на рабочих.
— Последнее слово, — отчеканил он громко. — Десять процентов надбавки или фабрика будет закрыта и все рабочие получат расчет. Закроется и продовольственный лабаз… с сегодняшнего дня.
Депутаты переглянулись. Еле заметным кивком Василий Дерин подбодрил Федора.
— Рабочие хотят жить по-человечески, — сказал Федор. — Они уполномочили нас заявить об этом…
— Вы же умрете голодной смертью, если будете упрямо стоять на своем, — вмешался Грязнов, все еще никак не веря, что рабочие станут продолжать забастовку, по-прежнему станут митинговать в фабричном училище. «Что они еще выдумают на этих митингах, уму непостижимо!»