Лицей послушных жен (сборник)
Шрифт:
– Боюсь, что неприятности будут у вас!
– Это почему же? – в ее голосе послышался вызов.
И я произнес металлическим голосом:
– Вера Ивановна Слонко, вы подозреваетесь в причастности к смерти жены вашего хозяина с целью завладеть его наследством в пользу вашего незаконнорожденного от него внука!
Не знаю, правильно ли я сформулировал свое обвинение, но на том конце трубки послышалось легкое квохтанье и лепетанье. Я выдержал огромную паузу, пока оно прекратилось, и услышал сдавленный, совсем другой голос, который, кажется, шел из подземелья:
– Это не так… Умоляю… Я готова еще раз встретиться с вами…
Я не был милосердным.
Назначил ей встречу через двадцать
«Если она возьмет реактивный самолет, то может успеть», – злорадно подумал я и бросил трубку…
Ее прическа была растрепана, из-под домашней юбки выбивалась рубашка без одной пуговицы.
Было видно, что она собиралась, одеваясь в первое, что попалось под руку.
– Я вас узнала… – тихо сказала она. – Это вы приходили к нам… Говорили с акцентом. Только одежда и прическа были другие…
– Теперь это не имеет никакого значения, – сказал я. – Все это было в интересах следствия.
Она покорно кивнула.
И заговорила, словно продолжая вслух долгий-долгий разговор, который мысленно давно вела сама с собой.
А начала его так же, как и при нашей первой встрече пару часов назад:
– Это была идеальная пара. Это было видно невооруженным глазом еще с первого класса, когда они – Алик и Леночка – оказались за одной партой. Видели бы вы их тогда – оба беленькие, как ангелочки. С того времени они не расставались. Родители запрещали Алику гулять по улицам или ездить к нам в гости, так он забирал Леночку к себе, а потом его отец привозил ее домой на машине. Всегда дарили ей что-нибудь очень дорогое. В седьмом классе на день рождения Алик принес ей кольцо с настоящим бриллиантом. Сначала я очень волновалась – как мы можем соответствовать их положению в обществе? И волнения оказались не напрасными: ближе к окончанию школы Алик отдалился. Родители все время вывозили его за границу. У него появились другие. И мои надежды, что дочь будет счастливее меня, рассыпались как карточный домик. В конце концов настали более сложные времена и их пути окончательно разошлись. А потом я случайно встретила Алика на улице. Точнее, он встретил меня. Тогда был дождь, а я шла без зонта… Он всегда был очень вежливым, остановил машину и довез меня до дома. Тогда он уже был очень богатым человеком, имел свою фирму. А мы едва сводили концы с концами. Я пожаловалась на жизнь, и он предложил мне эту работу. Сначала это очень возмутило меня. Но потом… Потом я подумала, что теперь, когда он стал самостоятельным и независимым от родителей человеком, может, снова вернется к моей Леночке. Я согласилась работать, преследуя эту цель. И однажды, как будто случайно, привела дочь в его дом. Как я и думала, чувства вспыхнули с новой силой. По крайней мере, со стороны Лены – точно! А потом случилось так, как это, к сожалению, случается с людьми разного круга. Пять лет они были любовниками. Пять лет я служила ему верой и правдой в ожидании предложения руки и сердца. Даже деньги собирала, чтобы подарить молодым достойный подарок. Но случилось то, что случилось… То есть не случилось ничего даже тогда, когда дочь забеременела. Был большой скандал. Он дал деньги на аборт и попросил никогда не показываться ему на глаза. Сказал, что не может жениться на дочери домработницы, забыв, что были времена, когда я вызывала его к доске…
Она горько усмехнулась и продолжила:
– Меня он не уволил, так как я намекнула, что история может получить огласку. Аборт мы не сделали: у меня еще была надежда взять реванш, когда родится ребенок. Ребенок родился. Мальчик. Больной ДЦП. Теперь дочь сидит с ним без всякой надежды. За наше молчание он платит неплохие деньги, и я продолжаю служить ему. Такая история…
Она вздохнула и промокнула глаза платочком.
Я не стал давить на нее. Она успокоилась и продолжала говорить:
– А Тамилочка… Да, конечно, с ее появлением мы окончательно потеряли надежду, что наша жизнь изменится к лучшему. Но тогда я уже не была уверена в том, что к лучшему.
– Почему? – спросил я.
Она смутилась.
– Ну… Алик, то есть Алекс – человек сложный, специфический… Ему действительно нужна совсем другая женщина. Из другого измерения. Из того заведения. С тем воспитанием… Тамилочка была как раз такой. Как птичка. Поверьте, я заботилась о ней, как могла… Бывало, обниму… А она вся дрожит, как зверек…
– От чего она умерла? – спросил я.
Вера Ивановна замерла в нерешительности, зажимая в руках пластиковый пакет, с которым приехала вместо своего элегантного клакера.
Я ждал.
Почувствовал, что она должна дозреть до какого-то решения.
Ее «дозревание» длилось не меньше чем двадцать минут.
Я успел выкурить три сигареты и выслушать песню какого-то попсо-шнурка, которая лилась с большого экрана над барной стойкой кафе.
Наконец Вера Ивановна нерешительно достала из пакета сверток и протянула его мне.
– Это диски из архива.
– Какие диски? – не понял я.
– Диски из архива записей камер видеонаблюдения – у нас эти камеры натыканы по всему дому на случай ограбления! Он любит снимать и сниматься! Я взяла за последние полгода. Если вы сможете быстро скопировать – я положу их на место, пока он не вышел из больницы. Кажется, он собирался их уничтожить.
– А вы видели, что на них?
– Да кто сможет это пересмотреть – здесь их бездна! Господин Алекс и сам их никогда не смотрит! Возможно, здесь есть что-то ценное для… для вашего расследования. Ведь Тамилочка как-то сказала, что господин Алекс все время «делает с ней кино». Но умоляю сохранить все в тайне.
Я пообещал.
Оставил ее в кафе, а сам сбегал домой и за час (записей было порядочно) скопировал на диски все, что она принесла.
Потом она села в такси. На этот раз она умоляющим взглядом долго смотрела на меня, пока такси не исчезло за углом.
Я послал ей вдогонку успокаивающий жест.
Глава седьмая
Я – Леонора
Десять лет – это три тысячи шестьсот пятьдесят ночей. Нет! Три тысячи шестьсот пятьдесят две или три, если считать один день високосного года.
И каждую ночь из этих трех тысяч с хвостиком, засыпая, я говорю себе: «Я – Леонора…»
Я говорю это без единой интонации и без единого продолжения. Просто говорю: «Я – Леонора!», имея в виду – Леонора Ивановна Лайош. И засыпаю. А просыпаясь, повторяю то же самое, чтобы потом опять забыть об этом на целый день – до следующей ночи.
Так приказала мне Лиза-Мария! Лизу-Марию я тоже никогда не забываю.
Она ставила меня посреди комнаты перед всеми остальными – Петром, Сергеем и маленькой Анастасией и говорила: «Посмотрите, дети, какая она красивая, наша Леонора! Она вытащит всех нас!»
Но тогда я еще не знала, что она имеет в виду.
Мне было холодно и неловко стоять посреди комнаты на холодном облупленном кафеле перед лицами братьев-близнецов и вечно голодными глазами сестрички. Как говорила Лиза-Мария, им повезло меньше, чем мне. И моя обязанность – компенсировать им потерянное. То, что имела (хоть и недолго) я сама.
Их отец, мой отчим, погиб, когда они были совсем маленькими, а Анастасия вообще еще не родилась.
В отличие от них, я знала, что такое собственная машина со смешным названием «копейка» и выезд на ней в театр, цирк или зоопарк один или два раза в месяц, путешествия к морю и празднования дней рождения в кругу подружек. Близнецы этого не помнят, Анастасия – просто не знает.