Лицей послушных жен (сборник)
Шрифт:
Спрашивать о таком не стоит. Лучше – понаблюдать.
Но она сама начинает говорить со мной, и я настораживаю уши.
Она спрашивает, хочу ли я попасть «за забор», не боюсь ли этого, будет ли там так же хорошо, как здесь?
Эти вопросы раздражают меня. Поднимают ту волну, которую я пытаюсь заглушить в себе – до поры до времени, – волну такого же точно беспокойства, какое сейчас излучает Пат.
Она говорит, что нужно во всем признаться – и в подглядывании за балами, и в чтении дневника Тур.
Мне
Это они, бестолковые, безродные и благополучные, могут позволить себе так расслабиться.
А я должна дожить до цели.
Она спрашивает, хочу ли я выйти за забор. Да, я хочу и выйду. У меня будет все, если я правильно построю свое поведение – так, как нас учат. Она закрывает глаза и будто бы сквозь сон говорит, что единственная, с кем она хотела бы встретиться после выхода из лицея, – это я. Ей кажется, что только я смогу понять ее тревоги. Поскольку давно наблюдает за мной (что я говорила!).
– Как, как, как мы будем жить? – все время повторяет она, не открывая глаз. – Мы знаем только, как одеваться, готовить, петь, вышивать, чтобы нравиться другим. А где мы сами? Где, где, где мы сами?!
Она мотает головой, и мне приходится подсесть ближе и держать ее за плечи, чтобы она не свалилась с кровати. Видимо, какой-то шок.
Я должна позвать госпожу Воспитательницу, но боюсь – а вдруг Пат сболтнет что-то лишнее, из-за чего все мы окажемся не во флигеле невест, а в карцере или вообще за пределами лицея? И поэтому я просто прислушиваюсь к ее лихорадочному шепоту и все сильнее слышу странный запах от ее влажных волос – что-то из детства, когда подгорит молоко на плите…
Наконец она затихает.
Больше не двигается и снова лежит как мертвая. Через три минуты меня здесь сменит Рив.
Я встаю.
Я поднимаю с пола ее тапки.
На подошвах слой засохшей земли с впечатанными травинками.
Я тяну за травинку, она отклеивается вместе с комком засохшей земли, на обратной стороне которого прилип… кусок от сигареты.
Такие куски, кажется, называют окурками. О! О!
Я бросаю тапки на пол и быстро выхожу из палаты.
Мне надо дождаться ночи. И тогда я снова приду в лазарет.
Только уже с другой целью…
Я иду по темным коридорам на цыпочках. Мне не впервой быть такой осторожной и неслышной, как тень. Через сад дохожу до лазарета.
Окна сияют пустотой. Я бы побоялась находиться в таком пустом доме. Ночной сад – страшный и черный.
Я сажусь под деревом. Я хочу, чтобы ничего не происходило.
Но – происходит!
Скрипнула форточка, звякнуло стекло. Пат в белом платье выпрыгивает из окна и идет к забору, покрытому живой изгородью, и ныряет в заросли. Исчезает.
Это так отвратительно, что меня тошнит.
Идти к забору у меня нет ни сил, ни мужества. Достаточно того, что я увидела: Пат сбегает из лицея!
Пат предала все, на что ушли годы обучения.
Пат – опасность для всех нас. Из-за нее мы все можем не попасть во флигель невест!
Никто не станет разбираться!
…я уже когда-то проходила этот путь: первый этаж – налево, потом – направо, эркер с утопленной дверью, на которой написано «Дирекция». Ночь. Тишина. Надо хорошо прислушиваться. Но я знаю, что воспитатели ночуют на этаж выше, а здесь – нет никого.
Только скульптуры богинь науки и искусства стоят по обе стороны красной ковровой дорожки. Меня все еще тошнит.
Я вынимаю из волос шпильку, вставляю ее в замочную скважину, осторожно поворачиваю. Замок несложный, поскольку никому не придет в голову лезть в директорский кабинет. Он прокручивается довольно легко. Дверь открывается. Оттуда на меня веет еще большей темнотой и духотой непроветренного кабинета.
Здесь я брала «Дело Тур», чтобы знать, что ждет меня, если допущу оплошность.
Жалею только, что не могла скрыть свой поступок от других. Но где бы я читала такую огромную папку? К тому же теперь мы все связаны этой тайной – это я хорошо придумала.
В кабинете совсем темно, тяжелые бархатные шторы плотно подогнаны друг к другу. Глаза не могут привыкнуть к темноте, как и уши – к нереальной зловещей тишине. Но я все-таки вижу на черном квадрате стола телефонные аппараты. Я знаю, что один из них – средний – односторонний, настроенный на одну прямую связь.
Стоит только поднять трубку.
Перед тем как поднять ее, я задумываюсь – куда пойдут гудки, в какой дом, в какие края, в какую комнату? Висит ли в ней вышивка со словами нашего Устава, горит ли свечка перед иконой Божией Матери, а может, на стенах – портреты руководителей нашей страны и патриотический флаг с гербом? Или множество снимков счастливых семейных пар?
Гудки несутся куда-то в неизвестность.
– Я ждала твоей откровенности, Лил, – говорит сонный голос. – Я тебе благодарна, хоть ты и нарушила правило не заходить в мой кабинет. Но я прощаю тебя. Ты поступила хорошо. Ложись спать и больше ни о чем не думай.
…Я ложусь спать.
Рядом со мной – пустая кровать Пат, чуть дальше ровно дышат Рив, Озу, Ита и Мия.
Скоро наш первый Летний бал, на котором у меня не будет конкуренток.
Глава восьмая
F 63.9
Этой ночью я все равно поехал туда!
Хотя сначала решил, что посмотрю диски, которые переписал с архивов видеонаблюдения у Веры Ивановны, но инстинкт, который выработался за две ночи, позвал меня в дорогу.