Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Даночка, — после деликатного стука из-за двери выглядывает Эльвира, — поможешь мне с обедом?
— Разве я могу отказать своей якобы мамочке? — я сама любезность и покладистость.
— Какая ж ты всё-таки ехидна, — замученно вздыхает мачеха, я расцветаю как от самого изысканного комплимента. Обожаю, когда она меня ругает!
— Как у тебя дела, Даночка? — папочка спрашивает меня, но не может оторвать взгляд от котлеты по-киевски и горки хитро поджаренного картофеля,
— Какие, папочка? С директором? Из его шкуры скоро гобелен на стенку сделаю, — оглядываюсь на впечатлительную Эльвиру и поправляюсь, — условно говоря.
— Да дьявол с ним, с этим директором, — папахен тоже не считает тему достойной обсуждения, — с учёбой как?
— Не скажу, что совсем безоблачно, — покачиваю вилочкой, — пара четвёрок за полугодие может проскользнуть.
— А можно сделать так, чтобы не проскользнуло? — любопытствует Эльвира, а папочка молча присоединяется к вопросу.
— Можно. Но не хочется, — и поясняю. — Пока не с руки применять тот же фокус, что в старой школе. Некоторые учителя оценки слегка занижают, но не критично.
— Не может быть такого, что они хотят угодить директору? — напрягается папахен. Правильно мысль улавливает. Вот ведь! Выгони тему директора в дверь, она в окно влезет!
— Возможно. Но, во-первых, в пределах всё, откровенного фола не допускают. Во-вторых, не докажешь. Поэтому и говорю, разделаюсь с директором, возьмусь за учителей.
На мою кровожадность Эльвира только головой качает, папахен по-мужски равнодушен. Кивает в знак согласия. Закипает и заводит свистящую песню чайник, одобряя мои планы.
— Пап, а ты не мог бы помочь устроиться летом на работу? — спрашиваю, заваривая чай. Пить чай надо только свежезаваренный, уже остывший надо выливать, вкуса у него нет.
— А куда ты хочешь? Давай к нам, в цех контроля и отладки процессоров, — предлагает папахен.
— Не, не… ты забыл, куда я хотела поступать. Меня биология интересует, анатомия, генетика, всё такое, — наливаю ему чай в стакан, обязательно в стакан, чтобы видеть насыщенно янтарный цвет.
— И куда конкретно ты хочешь?
Говорю куда, Эльвира ахает:
— Дана! Ты что?!
— Интересные у тебя интересы, — от неожиданности папахен сваливается в тавтологию.
Короче, пусть мачеха глаза выпучивает, папахен обещает помочь. Да я и сама могу попробовать мосты навести. Я придумала, где мне поработать. Криминальная судмедэкспертиза, самое то. Анализы крови, спермы, потожировых следов, ядов. Не говоря уж об анатомии и массы хитростей, известных экспертам.
— Даночка, это же жуть какая-то! — восклицает мачеха. Больше всего её шокирует факт, что я в морге буду околачиваться.
— Мамусик, не нервничай, тебе вредно, — успокаиваю я, — что такого-то? Все врачи, когда учатся, через это проходят. Подумаешь…
— Действительно,
— Ой, вы как будто первый раз услышали! — меня начинает разбирать досада, — что вы как маленькие! Я с самого начала что сказала? Хочу на биофак, так ведь? Чему вы тут удивляетесь?
— Шла бы уж тогда в медицинский, — ворчит Эльвира.
— Я не хочу людей лечить, — заявляю я, — хочу разрабатывать новые методы лечения, изучать человеческий организм.
— Математика, выходит, тебе не нужна? — смотрит на меня папочка.
— Математика всем нужна. И без компьютеров скоро ни одна наука не обойдётся, — и, подумав, добавляю. — Математика — отличный тренажёр для мозга.
Забавно наблюдать ужас в глазах мачехи. Хм-м, а то я мало мёртвых видела. Да сколько угодно, во всех видах, ракурсах и разрезах, многие из которых сама и сделала. По живому резать, конечно, прикольнее, но за неимением живых целей поупражняемся на трупах.
16 декабря, воскресенье, время 13:20.
Москва, элитный ресторан в центре.
— М-да, удивил ты меня, Пал Петрович, прямо потряс… — замминистра откладывает в сторону лист бумаги, — неужто тебя сделала обычная школьница?
Насмешливо смотрит на директора Лицея, тот морщится.
— С таким огромным педагогическим и жизненным опытом ты не можешь справиться с какой-то девчонкой? — в голосе не только насмешка. Гораздо опаснее подозрение в несостоятельности, слабости.
— Мой огромный педагогический опыт говорит, что это вовсе не девчонка, — парирует директор.
— А кто? В неё вселился потусторонний демон? — насмешка достигает уровня, на котором начинается презрение.
Замминистра откидывается на стуле, давая возможность официанту расставить блюда.
— Расцениваю твоё заявление, как дезертирство, дорогой мой, — ужё жёстче продолжает замминистра.
— Тебя жалоба их пугает? — продолжает он после ухода официанта. — Плюнь и разотри.
— Анатоль Степаныч, либо я сам увольняюсь, — директор заправил салфетку в ворот, — либо вам выкручивают руки, и вы увольняете меня собственными руками, как не справившегося с обязанностями.
— Да брось! — отмахивается собеседник. — Максимум, выговор схлопочешь. Даже не строгий.
— Анатоль Степаныч, а вы что, не видели? — догадывается директор. — Точно, не видели… эх, надо было вас предупредить.
— Что не видел?
Уже не волнуясь, давно всё пережито, директор спокойно рассказывает о двух телепередачах, где показали выступление математиков и юристов. И дали возможность всем телезрителям сравнить. Только сейчас замминистра делается серьёзным. Настолько, что прекращает есть и хватается за бокал вина.