Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Вы, мальчишки, такие же задаваки, как Ганнибал. Видите, как он форсит перед нашими девчонками, — глажу согласно пофыркивающую Милку по шее.
Артём с Мишей переглядываются слегка смущённо. Только что пришлось их прессинговать, чтобы они не рвались брать барьеры. Рано им ещё.
— Риск — благородное дело, — мальчик Артём пытается спорить?
— Только ради дела. На войне или ради спасения кого-то. А просто так… — жму плечами, — фиг бы с вами, но если лошадь ногу сломает, как будете в глаза Юльке смотреть? Её же потом
— Кого? — удивляется Артём, — Юльку?
— Почему? — когда все прохохотались, удивляется Миша. Вот невежда!
— По кочану. Сломанную ногу у лошади вылечить невозможно. Она не может неподвижно лежать несколько недель, как человек.
— Но вам же, девочкам, это нравится, — всё-таки срезает меня Миша, — когда мальчики форсят.
Артём поддерживает его ухмылочкой.
— Нравится, — вынуждена согласиться, — и тем больше, чем глупее девочки.
Снова воссоединяемся с Ледяной.
Только с сегодняшнего дня я начинаю восстанавливать свой полностью порушенный режим. Первый раз я его так круто исковеркала. Цена удавшейся новогодней ночи. На полную катушку оторвались.
Новогодний бал в Лицее в субботу 29-го мы проигнорировали. Не только наш класс. Пистимеев меня спрашивал, хочу ли я, чтобы его и другие классы нас поддержали.
— Нет. Просто скажи, что мы не идём. Объяснять надо, почему?
От объяснений Саша отказался. А в понедельник…
31 декабря, Лицей.
— Класс, что за обструкцию вы устроили Лицею? — возмущённо спрашивает англичанка. Мы все недоумеваем. И что выясняется? А то, что на празднике было удручающе мало народу. Кроме юристов, в полном составе, кстати, там к своему собственному удивлению оказалось пара десятков математиков и научников. Всегда есть люди, мимо которых проходят все новости. Пришлось им рассасываться уже в процессе. Оставили юристов в гордом одиночестве.
— Мы, преподаватели, тоже чувствуем себя оплёванными, — нагнетает англичанка. Это она совершенно зря. На такие праздники учителя в полном составе никогда не ходят. Отряжается дежурная бригада из четырёх-пяти человек и всё. Остальные по желанию, которое редко в себе обнаруживают. Для них это работа, от которой любой нормальный человек всегда рад избавиться. На чём я её и ловлю.
— Праздник, небось, быстро закончился?
Людмилка, — так мы её промеж себя кличем, — подтверждает.
— И чем вам плохо? Пораньше домой ушли. Нет, чтобы спасибо нам сказать, — осуждающе поджимаю губы.
Класс поддерживает меня дружным укором в десятках глаз. Смешок невпопад откуда-то с камчатки общего впечатления не портит. Англичанка теряется.
— И на будущее тоже. Теперь все праздники в Лицее будут проходить уныло и очень быстро, — «радую» её. А может, и без кавычек радую, кто знает…
Людмилка округляет глаза. Вопрос «Вы чего?» с такими глазами можно было и не переводить в вербальную форму.
— Это
— Мы участвовать в общих мероприятиях Лицея больше не будем. Это наша официальная позиция. Простите, кажется, я забегаю вперёд, — оборачиваюсь к классу, — кто «за»?
Все дружно взмётывают руки. Людмилка растерянно хлопает ресницами.
— Вынуждена уточнить, — добиваю я, — не отказываемся от участия, если будут отсутствовать юристы.
— Тот десятый класс? — лепечет англичанка.
— Нет, — тон у меня жёсткий, — все юристы.
— Даночка, ну, как так? Да вы просто права такого не имеете…
— Да мы просто обязаны так делать. И чего вы к нам придираетесь? Позиция остальных классов ещё жёстче. Это ведь не их обокрали. Особенно меня научники восхищают, — подумав, добавляю я.
Я сама начинаю удивляться. Она что, действительно не понимает?
— Можно мне? — вступает Ледяная. Она говорит так редко и мало, что её голосок никто не откажется слушать хоть час подряд. Она встаёт.
— Не знаю, правда или нет, но есть такая легенда. Горностай настолько чистоплотен, что не полезет в грязную лужу даже при смертельной угрозе. Лучше смерть, чем жить в грязи, понимаете?
Ледяная садится. Задумываются все. Чуть усмехаюсь. Большинство, наверное, и не подозревало у себя таких благородных мотивов. Теперь, когда королева объяснила, насколько возвышенны их побуждения, никто задний ход не включит.
— Не понимаю, — чуть тряхнула головой Людмилка, — объясните.
— Удивляюсь я вам, Людмила Петровна, — вклинивается Паша, — что тут непонятного? Мы отказываемся общаться с ворами.
— Вы же сами нас учите активной жизненной позиции, — пытаюсь растолковать я, — не проходить равнодушно мимо проявлений всяких мерзостей. Я повторяю, меня сильно восхищает позиция остальных классов. Мы-то пострадавшие, а они всего лишь свидетели. Вот кто проявил настоящую нетерпимость к воришкам.
— И тем, кто на их стороне, — бурчит Миша.
— Остальные юристы при чём? — опять недопонимает Людмилка.
— Они морально поддерживают жуликов, — уже устаю, но продолжаю растолковывать. — Факультетская корпоративная солидарность для них выше порядочности. Их сознательный выбор. Значит, они разделяют ответственность.
Кое-как англичанка переходит к итогам года по успеваемости. И ещё момент, не сильно меня порадовавший и не особо огорчивший. Слегка поморщилась и всё. Я заняла пятое место в школьной олимпиаде по физике и меня включили в общелицейскую команду. Зацепилась, мля! С завистью смотрю на Ледяную, которая даже в двадцатку не попала, заняла двадцать первое место по математике. На химию никто не пошёл, отдали научникам, их епархия.
Интересно, как себя чувствовали юристы, попавшие на кремлёвскую ёлку? Дошло до них хоть что-то? Судя по взглядам украдкой в нашу сторону — дошло.