Личное дело игрока Рубашова
Шрифт:
Брак утвердительно кивнул.
— Вы правы, Филипп, — сказал он. — Несомненно, форма черепа изысканная. Скульптурная, я бы сказал. Непонятно, как его могли принять за еврея. Впрочем, все может случиться в темноте.
— Если вы позволите, — сказал Боулер и достал из портфеля инструмент, напоминающий большой кронциркуль. — Инструмент у меня всегда с собой — бывает, совершенно случайно наткнешься на редкостный череп!
— Обратите внимание на этот красивый прямой нос, — продолжил он, снимая размер за размером с рубашовской головы своим инструментом, который, как выяснилось, назывался психографом, — а эти изысканной формы тонкие губы! Превосходный изгиб шеи, а глаза! Ваши предки были, по-видимому, крестоносцами? Радуйтесь, молодой человек! Вы — безупречный экземпляр расовой чистоты!
— У нас есть проект, который, как мне кажется, должен вас заинтересовать, господин Рубашов, — сказал Брак.
— Единственное условие — вам должны нравиться арийские женщины, — улыбнулся Боулер. — И, конечно, участник проекта сам должен быть совершенно полноценным экземпляром. Это главное, чтобы сохранить чистоту расы. Может быть, как раз вы и есть наш человек, Рубашов. Великолепная форма черепа. Ветеран войны, награжденный за храбрость. И ни царапины, хотя эти идиоты прилично вас отмутузили! Вы, должно быть, сделаны из очень прочного материала. То, что нам надо! Брак, принесите нашего подопечного.
Брак вышел в соседнюю комнату. Слышно было, как он с кем-то разговаривает — мягко, но требовательно. Через мгновение он появился в дверях с младенцем на руках.
— Это Хайнц, — сказал Боулер. — Он родился на одной из наших ферм. Очень удачный экземпляр.
На мальчике была пижама. Он щурился от яркого света и тянул ручонку в партийном приветствии.
— Посмотрите-ка на маленького Хайнца. Очень любопытно. Его отец — немец из судетов, мать — тоже немка, но из Румынии. Поразительно, как в изгнании им удалось сохранить первозданную расовую чистоту! Разве это не еще один аргумент в пользу нашей теории?
Малыш зевнул и начал сосать палец. Его светлые волосики были взлохмачены.
— С этими манерами придется расстаться, Хайнц, — серьезно сказал Боулер. — Солдаты пальцы не сосут. Это разрешено только девочкам.
Он знаком приказал Браку унести ребенка.
— Заинтересованы? — спросил он. — Мой инстинкт говорит мне, что вы как раз тот человек, кто нам нужен. Не сомневайтесь, Рубашов! Вас ожидает превосходная жизнь!
Он поднялся, подошел к полке с книгами и достал фотоальбом.
— Посмотрите-ка сюда. Это снимки с одной из ферм. Новорожденный на снимке — Хайнц. Мать кормит его грудью. Отца, судетского немца, на фотографии нет. Он в соседней комнате.
Боулер перелистал альбом. Большая, во всю страницу фотография представляла нескольких голых парней, сидящих на койках в напоминающем казарму помещении. На стене висели графики, похожие на температурные кривые. На ночных столиках стояли цветы, над каждой койкой висел портрет Гиммлера.
— Это наши мальчики, — сказал Боуер. — Посмотрите только, какая потенция! Ржаные волосы, неподкупная расовая сознательность. Истинные солдаты. Но никаких донжуанов. Мы не открываем бордели на деньги налогоплательщиков. В зале номер девять происходит размножение. Мы измеряем у женщин температуру во влагалище, дожидаемся наиболее благоприятных условий для оплодотворения и только тогда даем им направление в зал номер девять. Эти жеребцы легко справляются с дюжиной за день.
Он вновь перевернул страницу. В саду, под большим зонтом, обедала группа юношей и девушек.
— Как только женщина понесет, ее переводят в другое здание. Тогда приезжают другие, вот как эти. Мы даем им возможность пообщаться с производителями пару недель, прежде чем они идут в дело. Создать настроение — далеко не последнее дело, Рубашов. Мы тщательно следим, чтобы они получали все самое лучшее. Добротное питание, хорошее вино. Свежий воздух, прогулки. В таких условиях у нас никогда не будет недостатка в доброкачественной продукции. Выводок Хайнца, например, один из образцовых. Он захлопнул альбом.
— Ну что, договорились, Рубашов? Только дайте нам знать. Виш говорит, что вы очень необычный человек.
Он позвонил в колокольчик, и в комнату вошел человек, одетый, как дворецкий, с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Он обошел всех и остановился перед Рубашовым с последним бокалом.
Вдруг Николай Дмитриевич увидел, что на лице дворецкого не было кожи и не было плоти. Перед ним был череп, и череп этот приветливо ему улыбнулся и сказал:
— Прошу вас!
Он дважды зажмурился. Видение исчезло — совершенно обычное лицо, слуга, дворецкий, ничего особенного; он, поклонившись, покинул комнату. Николай Дмитриевич поглядел на остальных — они расположились в кожаных креслах. Боулер снял сапоги, а Виш раскуривал сигару. Он чуть не спросил — неужели они не видели?
— Скажи шоферу, Рубашов, чтобы он отвез тебя домой, — сказал Виш, и в голосе его вновь прозвучали скорбные нотки, — и пусть он запишет для Боулера твои адрес. Ты ведь, как мне кажется, хотел бы уехать из Берлина? Мы же можем это организовать, Боулер?
Он вытащил блокнот и сделал запись. Николая Дмитриевича окатила душная волна амбры.
Боулер кивнул.
— Конечно! — он улыбался. — У нас есть и еще один проект, который мог бы вам понравиться, Рубашов. Очень интересный проект…
Он сидел на заднем сиденье в машине, мчавшей его по ночным берлинским улицам. Душа его была полна недобрых предчувствий. Мысли скользили и падали, то скакали бешеным галопом, то ползли, извиваясь, как испуганные черви. Наконец он уловил контуры водителя в зеркальце.
— Надо ли было ждать чего-то другого? — услышал он голос. — Поскреби чуть-чуть позолоту цивилизации, и что мы увидим? Звериные хари!
Он почти не видел его. Круглая фуражка, и иногда, в свете фар встречной машины, вспыхивающий скорбным блеском правый глаз.
— Люди, вместо того чтобы молиться на историю своего создания, зажимают ее в кулаке, не так ли? Кто знает, о чем тут идет речь… Инстинкты, и только?
Вдруг он понял, что за рулем шикарной генеральской машины сидит не кто иной, как кучер его ночного гостя на рубеже веков. Но так ли это? Голос водителя был странно далеким и с металлическим призвуком, словно исходил из забытого ржавого ящика в его собственной памяти или из чего-то такого, что вовсе и не было памятью… так, пещера, склеп с выдуманными воспоминаниями, артефактами, рожденными чьей-то чужой фантазией.