Личное задание
Шрифт:
– Возишься долго! – пояснил голос. – А кто не успел... – в семи сотнях километрах от рудневского кабинета прозвучал убийственный смешок, – ...тот опоздал.
Уши Руднева заложило, как при резком перепаде давления в пикирующем самолете.
– Почему это я не успел? До выборов еще два месяца.
– Отстаешь от времени, Шурик, – саркастически усмехнулся полпред. – В настоящий момент тебя могут спасти только досрочные выборы.
– Но, насколько я понимаю...
– Да уж не больше, чем я! – Голос, доносящийся из далекой столицы, выказал неприкрытое пренебрежение к провинциальной точке зрения. – Ты даже не знаешь, где теперь находишься.
– Где? – Руднев невольно окинул взглядом свой кабинет.
– Ты, Шурик, находишься в анусе, в глубочайшем анусе, самом вонючем из всех, какие существуют в этой федерастической стране.
Ек! На несколько секунд сердце Руднева перестало биться, а когда вспомнило о своих функциях, заколотилось так, словно спешило наверстать упущенное. Не веря своим ушам, он пытался вникнуть в смысл услышанного.
– Вот ты вола за хвост тянешь, – вещал полпред с издевательской ленцой, – а мне как прикажешь расценивать твои действия? Может, вообще забыть, что жил-был такой Шурик, который кое-чего обещал? Может, мне другого кандидата на губернаторский пост поискать, порасторопнее?
– Я свое слово держу, – сказал Руднев. Только теперь он вспомнил про расстегнутые брюки, но пальцы никак не могли справиться с заартачившейся «молнией».
– Именно, – согласилась Москва. – Слово. Много красивых слов...
– Десятая часть уже перечислена на указанный счет. – Руднев наклонился вперед и стал заправлять в брюки белую сорочку, придерживая трубку плечом. – К концу сентября рассчитываю осилить еще половину суммы. А потом остается октябрь...
– Нет такого месяца в твоем календаре, – возразил далекий баритон. – Да и сентябрь для тебя в двадцатых числах истекает. Как бы и ты вместе с ним – не... того, Ш-шур-рик-к!
Из голоса собеседника куда-то испарился весь либерализм, а остался лишь яростный нахрап, приправленный угрожающими нотками. Знакомая песня, в которой текст блатной, а музыка народная-хороводная. Что-то вроде гнусавого: «Слышь, ты, ка-а-зел! Никто тебя за язык не тянул, а за базар ответишь!» Руднев и сам шагал по жизни с этой песней, поэтому не сник, не показал слабину, а вдруг подобрался, покрепче перехватил телефонную трубку и перешел в контратаку, стремясь отвоевать утерянные позиции:
– Я не мальчик, чтобы меня пугать! Сказал: «сделаю», значит, сделаю. Что касается сжатых сроков, то, хотя об этом слышу впервые, все равно уложусь. Но, – рудневский голос заметно окреп, – и сумма должна уменьшиться пропорционально.
Полпред чуточку смягчил тон, но хватку не ослабил:
– С арифметикой у тебя все правильно получается, но тут, Шурик, нужна высшая математика. Сроки сокращаются, а сумма остается прежней. Не обеднеешь.
– Не надо мои деньги считать, – огрызнулся Руднев. – Они мне не с неба капают.
– А все уже давно посчитано. И не одному тебе известно, откуда там у тебя капает, сколько и куда именно.
– Кому же это известно, интересно знать?
– Министру угольной промышленности, например. Он полагает, что в твоем регионе происходит полный бардак, и требует разобраться. Ну-ка, где его петиция? Ага... Цитирую. Многоступенчатая посредническая система разбазаривания государственных средств... преступное попустительство местных властей... расчет за полученную на шахтах продукцию материальными ценностями и услугами... А в списке фигурирует АОЗТ «Самсон», знакомо тебе это название? – гаркнуло в трубке. – Обскакала фирмочка Госснаб – перехватила антрацит, сорвала энергетическую программу! А рассчиталась хрен знает чем по ценам позапрошлого года. Шахтеры твои, которых ты без зарплаты оставил, уже у нас на Горбатом мосту сидят, касками стучат, требуют у президента разобраться с этим вопросом лично. Это, конечно, не царское дело, тобой, скорее всего, Генпрокуратура займется. А там и другие материалы подоспеют – у меня тут на тебя «телег» выше крыши накопилось. Чуешь, чем это пахнет?
Руднев чуял. Чем сильнее чуял, тем больше багровел и сильнее дышал. Его брали на понт, разводили как последнего лоха, а он не имел возможности ответить. Вот она, полпредовская дружба. Он просто сбивал с подопечного губернатора бабки. Разводил. И неизвестно еще, насколько возрастут его аппетиты, когда выборы закончатся.
«А может, ну его на хрен, губернаторское кресло? – подумал Руднев с тоской. – Отойти в сторонку и заняться тем, чем занимался до сих пор? Наезд – дело хорошее, но лишь до тех пор, пока ты сам его осуществляешь. В противном случае...»
Далекий собеседник словно прочитал его мысли.
– Ладно, расслабься, – сказал он. – Замну я дело. Выборы как можно раньше проведем, поднимем тебя в законном порядке повыше, где никакие прокурорские псы не достанут. А ты на досуге посчитай, арифметик, сколько стоит моя дружба на самом деле.
– Сколько? – мрачно осведомился Руднев.
– Да уж побольше, чем тобой было обещано.
– Сколько? – упрямо повторил Руднев. Он едва сдерживался, чтобы не хрястнуть трубку мобильника о стол.
– Бутылку хорошего коньяку выставишь – и всех делов, – поощрительно хохотнул собеседник.
Благодарность лезла из рудневской глотки с превеликим трудом, но его бесцеремонно перебили:
– «Спасибо» для тостов под коньячок побереги. А меня лучше результатами дела порадуй. До двадцатых чисел сентября, не позже. А то... Я слышал, ты поговорками увлекаешься, Шурик?
– Ну? – буркнул Руднев.
– Про то, как начинают пить за здравие, а кончают – за упокой, знаешь? Вот и не доводи до греха. Все, бывай!
Через минуту Руднев, расколошмативший все-таки телефон (правда, другой, ни в чем не повинный), сидел за столом, чертя на листе бумаги только ему понятные геометрические фигуры. Полпред был изображен в виде натурального мелкорогатого скота. Благодетель какой выискался! Коньячок плюс 25 лимонов прицепом за неполный месяц.
Прошло не менее получаса, прежде чем Руднев окончательно собрался с мыслями и принял для себя кое-какие решения. В принципе 25 000 000 баксов за губернаторство – вполне приемлемая цена, учитывая, что деньги эти все равно валяются на дороге. На большой. И потом, даже если Руднев передумает и даст задний ход, эти деньги все равно ой как понадобятся. Так что пусть Губерман вышибает их, и как можно скорее. Если уж его, Руднева, напрягают как безродного барыгу, то Борю вообще нужно ставить раком и ездить на нем до упаду.
– К...как Генпрокуратура? К...какие материалы?
Холодея, Губерман прислушивался к рокотанию в телефонной трубке и не верил своему правому уху. Левое было обращено к притворенной двери, за которой галдело маленькое домашнее застолье. Он на минутку оставил гостей, рассчитывая бодро отрапортовать Папе об успехах и сразу же вернуться к столу, но услышанное напрочь отбило аппетит и всякое желание изображать из себя хлебосольного хозяина. В голову лезли гадкие словечки типа «баланда», «шконка» и даже «вертухай», который отчего-то представлялся обязательно усатым, со связкой ключей на поясе. Губерман из любопытства пролистывал литературу о нравах и быте в местах лишения свободы, но не допускал (тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить) и мысли о том, что когда-нибудь эти сведения смогут ему пригодиться. И вдруг этот звонок.