Личное задание
Шрифт:
Глава 14
На тропе войны
Тем вечером дачный поселок, раскинувшийся на берегу зеркального ставка, выглядел мирным, уютным оазисом недавнего прошлого, в котором отсутствовали такие современные понятия, как кидалово, мочилово, гонево и палево. И двое мужчин, возившихся с досками у открытой двери сарайчика, как нельзя лучше вписывались в общую идиллическую картину.
Маленький, если бы не круги под глазами и густая щетина на лице, вполне сошел бы за мальчишку. С него постоянно сползали то старенькие спортивные штаны, то рукава чересчур большого свитера, когда он помогал большому мужчине строгать, пилить и сбивать гвоздями сосновые доски. Мужчину можно было принять за отца небритого паренька. Сколачиваемое ими сооружение походило на длинный узкий ящик.
Высокий мужчина время от времени поднимал голову и поглядывал на остывающий багрянец вечернего неба, прикидывая, успеют ли они закончить работу засветло. Маленький, отрываясь от громоздкого ящика, смотрел в противоположную сторону – на темные окна дома. За ними скапливался мрак, готовившийся вытеснить дневной свет с поверхности земли.
Дом скрипел и пощелкивал всеми своими суставами, – словно смерть, поселившаяся в нем, заставляла его беспокойно вздрагивать.
Саня выдержал в доме час, а потом удрал на улицу.
Поначалу, когда он сидел рядом с Ксюхой и смотрел на нее, укрытую до подбородка белой простыней, ее лицо оставалось прежним, разве что слишком бледным. Ей не пришлось класть на веки медяки, так как она умерла с закрытыми глазами. Белки глаз, диковато поблескивающие двумя полосками сквозь ресницы, не слишком смущали Саню, потому что во сне Ксюха нередко выглядела именно так. В общем, она просто спала, а он сидел рядом, оберегая ее сон, и обдумывал стихи о принцессе, пробудившейся от одного-единственного поцелуя. Тема была отличная, особенно если ее правильно обыграть. Например, принц мог явиться слишком поздно, и ему следовало поспешить, потому что... Мчатся годы... Все старее та, что всех была милее... Принцесса все ждет и ждет, а принц все не идет и не идет...
Слезы навернулись Сане на глаза. Он собирался уже наклониться и коснуться губами Ксюхиной щеки, когда – крррак! – сухо треснула половица за его спиной. Похолодев, он стремительно обернулся, а когда вновь перевел взгляд на Ксюху, та уже бесповоротно изменилась. Хватило одной секунды, чтобы она успела недобро оскалить зубы между приоткрывшимися губами, которые до этого момента были плотно сжаты. И ноздри на заострившемся носу внезапно сузились, словно пытались втянуть в себя воздух!
От жутких изменений, затронувших неживое лицо, у Сани по коже поползли мурашки, шевеля волосы на его голове. Плаксиво скривившись, он попросил шепотом:
– Не надо. Не надо меня пугать. Не надо... меняться.
Ксюхин оскал не дрогнул, но неожиданно приобрел насмешливое выражение, а в Саниных ушах раздался ответный шепот. Что-то вроде шороха, сложившегося в полуотчетливое:
Не бойся... Я с тобой...
Это и было самое страшное! Настоящая Ксюха исчезла, оставив вместо себя жуткий муляж, умеющий делать то, что не дано живым: меняться, сохраняя ледяную неподвижность, разговаривать, не произнося при этом ни звука. Было совершенно очевидно, что подмена произошла в тот самый момент, когда Саня опрометчиво отвел от Ксюхи взгляд. Нельзя было этого делать, никак нельзя!
Тоскливо понимая необратимость случившегося, он, не отводя глаз от мертвого воскового лица, медленно встал и настороженно замер, готовясь броситься наутек при малейшем звуке, при малейшем движении в комнате. Маленький принц передумал целовать свою спящую красавицу. Если бы он склонился над ней, а она вдруг посмотрела ему в глаза и подставила губы для поцелуя, он просто умер бы на месте. Или сошел с ума. Стал бы совершенно безумным, как окружающий мир, в котором живут люди, убивающие друг друга.
Иди сюда... Обними меня...
«Вот, – тоскливо подумал Саня, – я и спятил. Может быть, подчиниться зову, послушаться тихого шепота?» Если ты не способен уберечь любимую, если не можешь воскресить ее, то ляг рядом, умри и окажись там, где сейчас находится она, – в непроглядном мраке, среди голодных призраков, или там, где бесконечные сны похожи на сбывшиеся мечты. Главное, ты будешь рядом с ней, сказал себе Саня.
Мысленно сказал так, но даже на полшага не приблизился к любимой. И тогда в ответ на его предательство из уголка закрытого глаза Ксюхи скользнула серебристой змейкой слезинка, оставляя влажную дорожку на ее щеке. Стало тихо, так тихо, что нарастающий звон в ушах показался Сане пронзительным, как тревожная сирена, возникшая ниоткуда и зовущая в никуда.
– Нет, – выдохнул он, понимая, что окоченевшие губы все равно не в состоянии произнести ничего более отчетливого. – Нет, нет!
Звон тут же утих, оставив на поверхности восприятия лишь нудное зудение мухи, безнадежно запутавшейся в лохмотьях паутины. Она негодовала и жаловалась на свое несчастье, она звала на помощь, и хозяин паутины спешил на ее зов.
Сане показалось, что, стоит ему пошевелить хотя бы пальцем, он тоже будет обнаружен... кем-то, притаившимся рядом. Ксюха угодила в эти невидимые сети, а он не хотел, он хотел жить и потому потихонечку пятился назад. И как только первый трусливый шажок был сделан, Саня увидел, что Ксюхины бескровные губы снова плотно сжаты – сомкнуты в осуждающую, брезгливую линию. Другая, прежняя Ксюха никогда не позволила бы себе такой надменной, откровенно враждебной гримасы.
Вскрикнув, Саня попятился быстрей. Чудом изловчился развернуться у начала лестницы, чудом не покатился кубарем вниз, чудом не обмочился от страха. Стремительно пересчитав ногами ступени, он выбежал из дома, превратившегося в склеп. Оказавшись снаружи, он сумел взять себя в руки, но возвращаться обратно в одиночку не хотел. Его любимая погибла, и ее следовало запомнить такой, когда она была... когда еще была. Теперь ее не стало, она исчезла. А ту, которая заняла ее место, предстояло закопать в землю и забыть навсегда.
Саня перешел с рыси на шаг, как только увидел светлоглазого мужчину по фамилии Громов. После того, что произошло, его следовало ненавидеть, и Саня его ненавидел. Но этот человек вызывал также и уважение. Это смешанное чувство вынуждало Саню скрывать страх, отчаяние и растерянность. Стыдно было при нем проявить слабость, а уж заплакать – совсем невозможно. Хотелось выглядеть таким же сильным, способным на решительные поступки, способным заставить окружающих считаться с собой. Неужели Саня настолько мал, жалок и беспомощен, что можно мимоходом исковеркать его жизнь, отнять самое дорогое, что у него было?