Личностный потенциал. Структура и диагностика
Шрифт:
Предпосылки идей личностной автономии можно обнаружить также и в работах классических и современных психологов, которые, хотя и не вводили самого понятия, но в контексте изучения проблем воли, выбора, принятия решения исследовали такие проявления человеческой психики, которые по сути являются необходимым элементом личностной автономии. Можно в этой связи назвать таких авторов, как У. Джеймс, А.Ф. Лазурский, Д.Н. Узнадзе и др. Г. Мюррей ( Murray, 1938) в своей теории личности выделил автономию как одну из двадцати базовых психологических потребностей, определяющих человеческое поведение. Он предположил, что индивид с проявлением сильной потребности в автономии будет стараться выбирать свой собственный способ поведения и избегать влияния других и что данная потребность может проявляться в защите или избегании различных предписаний. С точки зрения Э. Эриксона ( Эриксон, 1996) автономия является основным новообразованием на этапе развития личности ребенка в возрасте от одного до трех лет. Проявления автономии на этой стадии тесно связаны с развитием воли. При благоприятных условиях развития, когда взрослый предоставляет возможность самостоятельности, у ребенка на основе его моторных и психических способностей развивается самостоятельность, автономность в выполнении различных действий. При неблагоприятном исходе у ребенка появляются чувства сомнения, стыда, неуверенности.
Позднее на передний план выходят экзистенциальные теории Э. Фромма, В. Франкла, Р.
Современные подходы к проблеме личностной автономии
В современной академической психологии проблематика автономии рассматривается преимущественно в контексте проблемы субъектности (agency). В англоязычной психологии дискуссии по этой проблеме ведутся с 1970-х гг. Речь идет о способности индивида выступать «агентом» (субъектом), то есть активно действующим лицом, движущей силой действия. Одна из часто цитируемых дефиниций отмечает, что agency – это «осуществленная возможность людей воздействовать на их мир, а не только познавать его и приписывать ему личную или интерсубъективную значимость. Эта способность представляет собой присущую людям силу действовать целенаправленно и рефлексивно, находясь между собой в более или менее сложных взаимоотношениях, корректируя и переделывая мир, в котором они живут, в обстоятельствах, в которых они могут считать желательными и возможными разные направления действий, хотя не обязательно под одним и тем же углом зрения» ( Inden, 1990, p. 23).
Одной из наиболее разработанных и признанных является теория субъектности Р. Харре, в центре которой находится «модель субъекта». «Наиболее общим требованием к любому существу, чтобы его можно было считать субъектом, является то, чтобы оно обладало определенной степенью автономии. Под этим я подразумеваю, что его поведение (действия и акты) не полностью детерминированы условиями его непосредственного окружения» ( Harre, 1979, p. 246). Автономия, согласно Харре, предполагает возможность дистанцирования как от воздействий окружения, так и от тех принципов, на которых основывалось поведение до настоящего момента. Полноправный субъект (agent) способен переключаться с одних детерминант поведения на другие, делать выбор между равно привлекательными альтернативами, сопротивляться искушениям и отвлекающим факторам, и менять руководящие принципы поведения. «Человек является совершенным субъектом по отношению к определенной категории действий, если и тенденция действовать, и тенденция воздерживаться от действия в его власти» ( Harre, 1983, p. 190). Наиболее глубинным проявлением субъектности являются два вида «самоинтервенции»: 1) внимание и контроль над воздействиями (в том числе нашими собственными мотивами и чувствами, которые обычно управляют нашими действиями, минуя сознательный контроль) и 2) изменение своего образа жизни, своей идентичности. Логически в качестве предпосылок субъектности выделяются два условия: во-первых, способность репрезентировать более широкий спектр возможных будущих, чем те, которые могут быть реализованы, и, во-вторых, способность осуществить любое выбранное их подмножество, а также прервать любое начатое действие. Реальные люди различаются по степени их соответствия этой идеальной модели, а также по способам порождения действия.
Таким образом, детерминация человеческих действий весьма далека от простой линейной причинности. Р. Харре характеризует систему регуляции человеческих действий в кибернетических понятиях многоуровневости и многовершинности. «Это система, которая может исследовать каждое причинное влияние на нее под углом зрения его соответствия набору принципов, встроенному в более высокие уровни системы. Если система многовершинна, высший уровень ее тоже будет сложным, способным переключаться с одной подсистемы этого уровня на другую. Такая система может иметь бесконечное число уровней и на каждом из них – бесконечное число подсистем. Подобная система способна осуществлять горизонтальные сдвиги, то есть переключать управление нижележащими уровнями с одной подсистемы на другую того же уровня. Она также способна к переключениям на верхние уровни, то есть к помещению горизонтальных сдвигов под наблюдение и контроль критериальных систем высших уровней. Эта система – бледная тень тех сложных сдвигов и переключений, происходящих во внутренней активности реальных субъектов» ( Harre, 1979, p. 256). Однако природа этих «критериальных систем высших уровней» остается в теории Харре нераскрытой.
С. Хартер ( Harter, 1999) рассматривает несколько аспектов проявления личностной автономии, в числе которых культура, половые особенности, возрастные проявления и стили межличностного взаимодействия. Автономия понимается как синоним таких характеристик человека, как стремление к индивидуации, независимости, отличию от других. Хартер говорит о том, что установка рассматривать восточные культуры как культуры коллективистского типа, а западные – как индивидуалистического, автономного, является в современной ситуации чрезмерным упрощением. В культуре есть очень много переменных, оказывающих влияние друг на друга, в том числе и на характеристики коллективизма и автономности, поэтому анализом культуры необходимо заниматься с установкой на комплексность данного явления и рассматривать вопрос в зависимости от контекста и ситуации. Кроме того, каждая культура включает в себя оба типа ориентаций. Она предлагает ввести третий тип, представляющий собой результат сочетания первых двух и ориентированный на развитие. По той же самой формуле она предлагает рассматривать и проблему развития личности, а также гендерную специфику. В контексте развития она уделяет основное внимание подростковому возрасту. Автор исследовала такое проявление личностной автономии у подростков, как возможность высказывания своего собственного мнения. Важную роль здесь играют семейные установки и поведение родителей. Основная идея заключается в том, что автономия и связность (connectedness) являются не противоположными, а взаимодополняющими. Именно наличие их сочетания в поведении родителей является необходимым условием достижения личностной автономии самим подростком (вне зависимости от его половой принадлежности). Что касается взрослых обоего пола, по мнению Хартер, индивидуализация и связность проявляются в течение всей жизни человека в форме диалектического единства. Резкая фиксация на ценности индивидуализма и недостаток взаимосвязи с другими людьми (relatedness) может привести к таким негативным последствиям, как изоляция, нарциссизм, насилие, и т. д. и различным формам психической патологии. Подобным образом и преобладание ориентации на связность ведет к неадекватным личностным проявлениям, «растворению», потере себя. Традиционно было принято считать, что установка на связность более характерна для женщин, а на индивидуализм – для мужчин. Однако для здорового функционирования необходима интеграция обоих типов взаимодействия, что реализуется автором в такой характеристике, как взаимность. Взаимность не является характеристикой, отражающей механическое сочетание связности и индивидуализма, а оказывается совершенно особым проявлением личности в отношениях с другими людьми: «Возможно, наиболее здоровые формы автономии и связности могут быть интегрированы в единый стиль, более адаптивный как для мужчин, так и для женщин» ( Harter, 1999, р. 295).
Еще одна трактовка понятия автономии была предложена Виггинсом (цит. по Hmel, Pincus, 2002). Виггинс ввел термин автономии на основе понятия субъектности (agency), определяемого как врожденное стремление к индивидуализации (pressure to individuate), проявляющееся в форме побуждения управлять окружающей обстановкой, в форме отделения от других и независимости от среды. Он выделил в субъектности две части – а) активную субъектность как стремление управлять и б) отделение от другого – и на их основе ввел два значения понятия автономии. Первый аспект автономии, связанный с активной субъектностью, был назван им Автономия 1. Виггинс предположил, что данная форма автономии существует в виде континуума, полюсами которого являются активность и пассивность. Пассивность как противоположность автономии представляет собой подверженность индивида влияниям извне. В противоположность пассивности активность (автономия, самоуправление) предполагает действование, исходя из активной субъектной позиции, подчиненное внутренним правилам. Второй аспект автономии, названный Автономией 2, Виггинс определил как стремление к диссоциации, противоположное стремлению к общности с другими людьми.
В.А. Петровский считает, что «альтернативу адаптивной и неадаптивной моделям понимания человека образует взгляд на него как “активно-неадаптивное” существо, свободно и, вместе с тем, ответственно выходящее за границы предустановленного» ( Петровский, 1996, с. 284). Он пытается определить специфические особенности того типа причинности, который скрывается за феноменом активности человека ( там же, с. 49). Автор дает следующую его характеристику: «Свободное принятие на себя ответственности за непредрешенный заранее исход действования и есть для нас показатель самопорождения человека как субъекта активности. В равной мере оно может быть описано как свободный выбор ответственности или как ответственный выбор свободы. То, что делает человека субъектом в подлинном смысле этого слова, – здесь налицо: ибо он противостоит ситуации, поднимаясь над заданностью и овладевая шансом» ( там же, с. 94). Речь идет о свободном и ответственном выборе, но здесь выбор не обязательно касается высочайших личностных целей или направлений. Свободный выбор такого типа может проявляться и в ситуациях, которые не влияют глобально на развитие личности, но, тем не менее, в них имеет место истинный выбор человека, а не просто приспособление к ситуации. Человек может совершать выбор в разных условиях с учетом различных влияющих факторов.
Польская исследовательница И. Габанска ( Gabanska, 1995) предлагает свою модель автономии индивида, базирующуюся на современных взглядах польских специалистов по психологии развития, утверждая, что автономия – это «способ индивидуального участия в мире, который активно регулируется субъективной системой значений и ценностей, направленный в итоге на идею утверждения жизни» ( ibid., p. 1). Индивидуальное развитие является автономным по своему характеру, то есть типичным только для самого себя, и несводимо к категориям органического или средового или к их диалектическому синтезу. Это особая организация активности индивида, отличающая его от остальных и являющаяся основой и детерминантой личностной автономии. Такое понимание автономии не связано с прежними представлениями, базировавшимися, по мнению автора, на трех составляющих: независимости, разделенности и самодетерминации, каждая из которых отрицала воздействие внешних определяющих факторов. Для своей модели автономии Габанска использует термин «самодетерминация»; последняя понимается как величина субъективной индивидуальной активности, которую необходимо отличать от проявления разделенности и независимости в максимальной степени. «Таким образом, самодетерминированная активность субъекта становится центральной координатой автономии» ( ibid., p. 2). Кроме того, того у новой модели автономии, разработанной Габанской, есть еще две существенные особенности. Одна из них состоит в том, что активность субъекта всегда рассматривается как «динамическое участие в межличностном мире» ( ibid.). Другая особенность связана с тем, что активность субъекта – это всегда индивидуальный способ такого участия. Таким образом, автономия может проявляться в форме индивидуальной активности и самодетерминации. В свою очередь, индивидуальная активность не предполагает разделенности и независимости, а самодетерминация включает участие в межличностном мире. Индивидуалистическая, «старая» трактовка понятия автономии, с точки зрения Габанской, может быть описана такими характеристиками, как статичность, разделенность, консервативность и «закрытое эго». «Автономия участия» характеризуется противоположными качествами: динамичность, соотнесенность с другими, конструктивность и «открытое эго». Еще одним отличием новой модели автономии от старой является понимание этого феномена с точки зрения ориентированности на процесс в противовес прежнему пониманию, ориентированному на результат индивидуального развития. Двумя основными эмпирическими индикаторами автономии, по мнению Габанской, являются: 1) свобода выбора – утверждение субъектом наличия пространства для спонтанной активности – как статический критерий; 2) конструктивизм – способность субъекта создавать свои способы действия в собственном пространстве – как динамический критерий ( Gabanska, 1995).
Автономия, с точки зрения Габанской, предполагает такую активность индивида, которая, с одной стороны, не приводит к отделению человека от других людей, а с другой – исключает также и отношения зависимости между личностью и другими. Альтернативой этим двум типам отношений служит самодетерминация, которая предполагает как активное взаимодействие с другими людьми, так и возможность регулировать форму и степень этого участия. Габанска предлагает перейти от понимания автономии как автономии индивидуализма, с присущими ей статичностью, консервативностью, закрытостью и обособлением, к автономии участия: динамичной, конструктивной, открытой и направленной на отношения с другими.
Важное место занимает проблема автономии в концепции личностного развития Е.Р. Калитеевской и Д.А. Леонтьева ( Калитеевская, 1997; Леонтьев Д.А., 1993; Калитеевская, Леонтьев, 2006; Калитеевская, Леонтьев, Осин, Бородкина, 2007; см. также с. 611–641 в данном издании). Проявления личностной автономии относятся к экзистенциальному уровню анализа личности или уровню самодетерминации. Автономия как траектория личностного развития формируется на основе интеграции свободы, понимаемой как высшая форма активности и ответственности – высшей формы регуляции. Свобода и ответственность представляют собой две грани субъектной причинности, первая из которых обращена вовнутрь, к самому субъекту, вторая – вовне, к объективным результатам его действий. Свобода и ответственность взаимосвязаны, хотя пути и механизмы их становления различны: свобода направлена в сторону обретения права на активность и ценностных ориентиров личностного выбора. Путь становления ответственности – это переход регуляции активности извне вовнутрь. Становясь свободной, личность начинает направлять свои действия, исходя из своих собственных внутренних ценностей и критериев. Развитие личности в системе координат духовности, свободы и ответственности может происходить в течение всей жизни, если развитие пойдет по автономной траектории, но критическим, сензитивным для становления механизмов самодетерминации является подростковый возраст. Понятие личностной автономии дает возможность описать развитие собственно личностных структур, а не просто онтогенетический процесс, включающий в себя и созревание физиологических структур, и возникновение механизмов социализации и т. д. Таким образом, автономия характеризует личность человека в ее развитии и возможности трансценденции, личность, принимающую ответственность за свои поступки.