Личный дневник Оливии Уилсон
Шрифт:
– Дорогой, пойдем в постель. Уже поздно, – позвала я.
Он что-то заворчал и, перевернувшись на живот, уткнулся лицом в подушку, не желая вставать.
– Давай, Крис. Пошли спать…
– Угу… ещё чуть-чуть, пару минут, – ответил он, опять проваливаясь в сон.
Это было что-то новое, доктор, поскольку раньше мы никогда не ложились друг без друга. Поэтому я ждала, полагая, что он вернётся ко мне. Но всё тщетно. Ещё через полчаса, погасив свет в гостиной,
А потом, доктор Уилсон, это «произведение искусства» – развалившегося на диване Криса – я созерцала с завидной регулярностью, почти каждый вечер, и, молча гася свет в ночнике на прикроватной тумбочке, спрашивала себя: «Когда успели измениться наши привычки?»
Позже это стало нормой нашей жизни… Знаете, временами я удивляюсь, каким образом мне вообще удавалось беременеть?
А Крису, знаете ли, доктор, всё как с гуся вода! Он, сукин сын, может весь вечер пускать слюни, разглядывая наглый вырез на кофточке моей подруги Джуди, но вот моё новое платье останется незамеченным, даже если я выряжусь попугаем и буду танцевать перед ним ламбаду. Крис никогда не помнит дня рождения моей матери. Да что там матери! Он постоянно забывает о дне нашей свадьбы! С ним я чувствую себя одинокой… Нет, мы особенно и не общаемся. Потому что ему нечего мне рассказать. «Не разговаривай со мной», – однажды сказала я ему. – «У тебя это очень хорошо получается».
Когда же я всё-таки спрашиваю его о новостях, он всегда даёт тупейшие ответы («Доктор, она пристаёт с дурацкими вопросами. Что мне ей говорить? Она всё равно не поймёт, что со мной»). Вот скажите, как вообще можно притворяться его женой, если после пяти долбанных минут, проведённых с ним за ужином, на нейтральной территории, когда дети накормлены и уже разошлись по своим комнатам, и вы одни, он сидит перед тобой и чавкает, уткнувшись носом в айфон? Потому что уверен в том, что женатым людям нет никакой необходимости разговаривать. Кто-то должен нарушить эту гнетущую тишину, понимаете? По-другому невозможно. В такие минуты мне хочется лезть на стену! Хочется кричать: откуда ты такой взялся на мою голову, Крис Тайлер! Чёрт бы тебя побрал! Что я тут с тобой делаю? Чего мне не хватало? Разве моя жизнь до тебя не была полной чашей?», – она как-то странно затрясла головой и выругалась про себя.
– Известно ли вам, миссис Тайлер, что, согласно результатам опроса, в среднем в Штатах общение между супругами длится тридцать три минуты в день? – спросил Уилсон, чтобы как-то успокоить бедную женщину. – И в эти короткие тридцать три минуты входит ругань, придирки, швыряние подушками и всё прочее. Представьте, всего лишь тридцать три минуты между мужем и женой из двадцати четырех часов…
– Что? – она недоверчиво посмотрела на него с озабоченным выражением лица.
Крис сообщил Уилсону, что коли дать Фриде возможность, она будет беспрерывно говорить в течение нескольких часов со скоростью сто слов в минуту. «Это не женщина», – возмущённо сетовал он, – «а какой-то словесный фонтан, который не затыкается ни на мгновение, вываливая на меня ворох совершенно ненужной и неинтересной информации про быт и домашние дела. Я считаю такие разговоры непозволительной тратой своего времени, когда мог бы сделать что-то полезное по работе. И ещё её отвратительные визгливые нотки – о боже! – они рвут мне уши! Не могу поверить, что этот голос когда-то очаровывал с первых звуков так, что я, теряя голову, был готов ради этой женщины на всё!»
Помимо невыносимой словоохотливости жены, Крис, имеет к ней и другие претензии. Когда-то он ожидал, что она научится разделять его увлечения, например, будет ходить с ним в гольф-клуб или смотреть по телевизору баскетбол: «В жизни всё наоборот – она их ненавидит! И меня заодно, вместе с клюшками для гольфа! Брак – штука капризная. На одной страсти далеко не уедешь. Уже через считанные недели после медового месяца Фрида начала показывать когти: стала пилить за задержки на работе, за то, что у меня мало рвения к развитию наших отношений, к укреплению брака. Чёрт, в какой тлетворной книжонке она начиталась о рвении? Она упрекала меня в резкости и цинизме, да и по сей день считает, что у меня вагон грёбанных недостатков и не просто дурных, а чудовищных привычек. Например? Ну, взять хотя бы мои несчастные носки. Фрида приходит в бешенство, когда находит их, трусливо притулившихся за диваном… Чем они ей помешали? Откуда в ней убеждение, что я – это хаос, а она – упорядоченность, я – порок, она – добродетель, я – скандал, а она – гармония? А кто тогда, если не она, заковал меня в тиски, лишил возможности дышать полной грудью и чувствовать себя свободным человеком в свободной стране?»
Конец ознакомительного фрагмента.