Личный дневник Оливии Уилсон
Шрифт:
Второй пациент – миссис Смит – недомогает от регулярных приступов депрессии, безразличия ко всему и ощущения, что ничто не имеет значения: «Доктор, я так счастлива, что мы возобновили сеансы. Кроме вас мне не с кем поговорить. Дочь переехала в Оклахому и напрочь забыла мать. Сын меня тоже не вспоминает, хотя и живёт в Бруклине. Появляется только на Рождество, как будто для него не существует других дней. Вот почему, доктор, когда я прихожу сюда и говорю с вами, я чувствую себя живым человеком. Вы ведь не оставите меня? Нет?»
Затем его посетит мистер Эванс – вспышки невыносимой головной боли: «Позвольте выразить вам свою благодарность, доктор. Я счастлив, невероятно счастлив! Вы же помните, я рассказывал, что в моей жизни было больше сложного, чем приятного: обилие ненужных споров, избыток раздражения.
Следующей, кто придёт на сеанс, будет мисс Линда Миллер. Темпераментная стареющая кокетка с крашенными под красное дерево волосами, она считала Джозефа лучшим другом, и по этой причине всякий раз в течение часа, пока длился сеанс, пересказывала ему свою биографию, в которой промелькнуло слишком много персонажей мужского пола. Но самым запоминающимся в этой ленте был Анджело Эспозито. Ей достаточно было лишь мельком взглянуть на него в первый раз, безукоризненно элегантного, крепко сложенного красавца с копной роскошных волос и обаянием Марчелло Мастроянни, чтобы понять – он не американец. Его манера держаться отличалась излишней эмоциональностью, а породистое аристократическое лицо напоминало прекрасных богов Древнего Рима. Они познакомились совершенно случайно: просто столкнулись лбами на Пятой авеню – её дряхлый Bentley и его великолепный Jaguar Mark II («всегда мечтала о такой машине!»). За полминуты до аварии она опустила солнцезащитный козырек с зеркалом, чтобы подкрасить губы и припудрить личико. Тем зимним утром на ней было кремовое пальто с зелёными льняными отворотами и шляпка с зелёной вуалью и птицей. Ещё она захватила белую муфточку из песца, но всё равно дрожала от холода, впопыхах выйдя из автомобиля. Анджело заметил это и сказал:
– Buon giorno, милашка! Come sta? – что значит «как делишки?». Пресвятая дева, это был голос настоящего мачо: властный итальянский акцент, от которого её тут же бросило в жар. За таким голосом она готова следовать хоть на край света! – Вот что, – деловито произнёс он, – эту вашу тарахтелку мы воскресим за пару дней. А чтобы возместить моральный ущерб, я куплю вам шубку. Вы ведь не откажетесь от хорошей шубки? Только сначала назовите своё имя – Come ti chiami?
Лицо у него было смуглое, открытое, и в выражении таилось нечто покровительственное, что ей пришлось по душе. Да, похоже, Анджело не составляло никакого труда завладеть безраздельным вниманием кого бы то ни было, куда бы ни ступала его нога. Он приковывал к себе взгляды окружающих отчасти благодаря одежде, которая сидела на нем идеально. Его фигура, стройная и мускулистая, источала силу и чувственность, однако при всех этих достоинствах он выглядел совершенно неприрученным и немного опасным.
А Линда, не будь дурой, заставила его сдержать обещание, выбрав себе из журнала «Vogue» именно такую шубу, о какой мечтала: очень эффектную, из шкурок баргузинского соболя с насыщенно-тёмными ворсинками, изысканность которой ей придавал лёгкий оттенок седины со слегка голубоватым лунным отливом. Люди на такое оглядываются, а ей именно это и нужно. Ей нравилось, когда на неё обращали внимание и удивлялись, как она осмеливается носить такие дорогие и вызывающие наряды.
Между молодыми людьми завязались сумасшедшие отношения, как в романтических голливудских фильмах. Влюблённые открыто появлялись на театральных премьерах, различных биеннале и светских раутах с чёрными галстуками, где, как полагается, официанты разносили узкие бокалы с искрящимся шампанским. Её горящие глаза следовали за Анджело по пятам. При любой возможности она дотрагивалась до него, тёрлась плечом, стискивала руку и явно гордилась тем, что такой красивый и брутальный мужчина
Но ресторанам и приёмам для сливок общества, где подбиралась симпатичная компания, они предпочитали оставаться наедине в уютной квартирке на Мэдисон Авеню, чтобы провести там незабываемые выходные, посвятив себя без остатка плотским утехам. О Господи! – восклицала Линда. – Как же сильно я была влюблена в него. Глупая юность! В ней столько блаженного неведения.
Тогда она пребывала в уверенности, что ей удалось приручить страстного итальянца, ведь в постели он был нежен как котёнок. Однако же не преминула намекнуть доктору Уилсону, что Анджело не отличался выносливостью, хотя и умел искусно компенсировать сей изъян тем, что слишком много трепал языком! Правда, сейчас из всего неудержимого, бессвязного потока его слов, жестов и эмоций она отчётливо помнит лишь эти: «Madonna Santa!!! Я, кажется, влюбился. Bambina Regina! Mamma mia!»
Да, работа у него тоже была, рассказывала Линда. Но Анджело о ней говорил мало. Итальянцы живут не для того, чтобы работать, уверял он. Говорят, что из них получаются лучшие в мире отцы. Но ей не довелось проверить это на деле.
Большей частью он пылинки с неё сдувал и купал в роскоши, но порой они выносили друг другу мозги: кричали, били посуду, ругались, даже дрались и расставались со скандалами. Однако, как водится, их войны заканчивались миром и они снова возвращались друг к другу. В таких случаях Анджело в знак примирения трогательно просил у неё прощения: в его голосе она слышала искреннее раскаяние. И, став на колени, целовал ей руки, протягивал свои – сильные как рычаги руки с красивыми длинными пальцами. Он дарил ей роскошные корзины цветов вкупе с другими чудесными сюрпризами. Одним из последних подарков, к слову, было кольцо с изумрудом в золотой оправе в форме короны, украшенной бриллиантами. По его словам, за этот «символ вечной любви и верности», купленный в ювелирном магазине на 47-й улице, что рядом с Рокфеллер Центром, он заплатил целое состояние. Но эта бестия всегда любил преувеличивать, вспоминала Линда, закатывая глаза, хотя, справедливости ради, нельзя не отметить, что с ней он всегда был очень терпелив.
Анджело Эспозито исчез из её жизни так же неожиданно, как и появился. Тем злосчастным утром он принял душ, побрился, надел костюм и галстук, как делал всегда. Выпил крепкий кофе, сидя за кухонным столом и слушая её болтовню, пока они завтракали, а перед тем, как выйти за порог, удивил тем, что, обхватив её лицо своими ладонями, наклонился и поцеловал в лоб. Это было так непривычно, как-никак он обыкновенно целовал её в губы или в шейку. Но в тот день его горячие губы зачем-то коснулись её лба, подобно тому, как это делают отцы, когда хотят пожелать дочери спокойной ночи. В тот момент она ощутила его искреннюю заботу о ней, словно он хотел дать знак, что она находится под его защитой и много значит для него. И испытала странное волнение и желание развести сырость.
Тогда же, после завтрака, они и расстались. Он просто сказал, что ему надо срочно уехать из Нью-Йорка на неопределенный срок. Она не возражала – всё равно это бы ни к чему не привело. Но всегда беспокоилась, что в один день случится нечто ужасное, поскольку уже месяц как стала догадываться о каких-то его сомнительных делишках и пристрастии к ловле рыбки в мутной воде. К тому же, однажды он проговорился, что врагов у него больше, чем друзей, потому что многие неудачники ему завидуют. Но он, мол, всегда действует в соответствии со своими принципами и – кровь из носу! – обязательно доводит до конца то дело, за которое взялся.
К огромному несчастью для неё, всё так и случилось: на следующий день в теленовостях сообщили, что Анджело Эспозито был застрелен на правом берегу Гудзона. «Полиция считала, что он стал жертвой криминальной разборки. Хотя кто знает, что там случилось на самом деле? У копов богатая фантазия!» – усмехнулась она прискорбно. – «Вечно выдают желаемое за действительное. Помню, как федералы допрашивали меня. Я рассказала им всё, что знала. «Получается, мисс Миллер, вы жили с человеком, о котором ровным счётом ничего не знали? – циничным тоном спросил один из фэбээровцев. «Я знала то, что мне нужно знать!» – резко ответила я, желая поскорее прекратить этот разговор. – «Я любила его, и это было главным. Всё остальное меня не касалось…».